Об Украине. Нашей и не нашей

Очень интересное ощущение – писать о стране, когда ты старше ее. С одной стороны – карты в руки, все было на твоих глазах и на твоей памяти (это не эссе «Я и Франция»), а с другой– невероятно сложно, потому что нельзя укрыться за чередой пыльных портретов предков, воплощающих традицию. Нет ее, этой традиции, не к чему апеллировать. Смешно же, в самом деле, на полном серьезе говорить о «кризисе отечественного парламентаризма», когда Конституцию, обеспечивающую его функционирование, приняли в год твоего поступления в вуз. Подняться над ситуацией в этом случае легко человеку, для которого Украина страна неродная, иногда даже не в силу нелюбви, а в силу того, что большая часть жизни прошла в другой либо является ценностью ритуальной, существовавшей как бы вечно. Собственно большая часть нашей публицистики и политологии – это вот такое мандельштамовское «мы живем под собою не чуя страны».

Потому попробую написать максимально честно – в меру субъективно, в меру объективно. Без ритуальных заклинаний и отстраненного резонерства-препарирования.

В 1991-м, когда мне только исполнилось 13 лет, мои родители отправились на декабрьский референдум, на который был вынесен вопрос о независимости Украины. Голосовали «за». В Луганской области также ответили 83,86% ее жителей. Я читал тогда Салтыкова-Щедрина, четко это запомнил, потому что прочитанное очень срезонировало с витавшими вокруг разговорами взрослых. Помните у классика притчу «Как один мужик двух генералов прокормил»? Вот примерно таким было общее настроение – идеалистических аргументов о свободе и независимости не припомню, говорили другое – «Сами себя прокормим, хватит кормить других». Под «другими» понимались «генералы»-дармоеды из Москвы, коммунисты вообще, братские республики и даже социалистические государства Африки. Не будет преувеличением сказать, что тогда главенствующей мотивацией жителей Восточной Украины было эгоистическое стремление поскорее оторваться от агонизирующего трупа империи (кровь вовсю лилась на Кавказе и в Средней Азии, сама Москва после «танкового балета» и путча воспринималась как источник смуты). И зажить вольно, не с кем не делясь.

Резоны для этого были – наш кусок пирога, доставшийся от раздела империи, был хорош. Если попытаться смоделировать, о чем мечтало тогда старшее поколение, то мыслилось будущее Украины примерно в виде такой себе Швеции под Полтавой, где все будут потреблять как при капитализме, но работать и платить за все, как при социализме. Самой популярной темой начала 90-х, которая запомнилась из патриотических телепередач –  был миф о «скарбе» гетмана Полуботка, который лежит где-то в лондонских закромах и за 300 лет набежали уже такие проценты, что каждому украинцу положено выдать по большому золотому слитку. Это было очень характерное умонастроение. Большая часть населения Украины, и особенно на Востоке, где вся жизнь строилась вокруг крупного производства, была стадом непуганых идиотов.

Люди, которые были готовы к предстоящему в стране с самого начала – это веселые комсомольцы из обкомов и горкомов, которые опираясь на наработанные при Союзе мафиозные связи и быстро занялись дерибаном государственной собственности. Все, что было «чином пониже» подмяла под себя теневая экономика, проще говоря, криминал.

В итоге – уже в 1992-м выяснилось, что рядовому гражданину Украины в его новой стране ничего не принадлежит и его присутствие в ней рассматривается, как что-то необязательное. Западные области страны пережили этот шок легче, там была сильна идеологическая составляющая, но для Востока, и для Луганщины особенно, это был полный крах. Мы получили первую родовую травму. С этого времени слово «нэзалежнисть» произносят именно с таким издевательским акцентом («русскими буквами»), и она стала ассоциироваться только с разрухой, резким падением уровня жизни, общей деградацией. А поскольку, как мы помним, Восток голосовал за независимость в основном из-за материальных интересов, надеясь, отколовшись от тонущей красной Атлантиды, зажить лучше. С этого времени началось отчуждение Восточной Украины от общеукраинского проекта. Этим немедленно воспользовались коммунисты, и наша область надолго оказалась в «красном поясе».

В 90-е годы страна погрузилась в безвременье – первая половина ее прошла под аккомпанемент бандитских перестрелок. В 1995-96 гг. в Донецке убили Алика Грека и Евгения Щербаня, в 1997-м в Луганске -  Валерия Доброславского. Бандитская вольница «первоначального накопления» заканчивалась, силовики, криминал и номенклатура более-менее поделив сферы влияния, заключили свой «общественный договор» - без участия общества, разумеется. Вернее, они только «обществом» и являлись в этой квазифеодальной системе. В 1997 г. губернатором Донецкой области стал «хозяйственник» Виктор Янукович, с 1998 г. губернатором Луганской области стал «комсомолец» Александр Ефремов. Система начинала костенеть. Для рядового украинца все эти годы были временем тупого, почти животного выживания. Возвращение к натуральному хозяйству, коробейничеству и прочим прелестям жизни развитого Средневековья. Свобода слова, собраний и прочие демократические блага стали доступны, просто валялись под ногами, но на фоне обнищания утратили какую бы то ни было привлекательность. Это была травма номер два для жителя Восточной Украины – если демократия не кормит, она совершенно бесполезна.

Новые хозяева страны оптимизировали ее под себя – была проведена быстрая деиндустриализация, заводы пилили на металлолом, основа благополучия региона – угольная отрасль была опутана спрутом схем, и шахтеры, каждый день рискующие жизнью и здоровьем, неожиданно перестали получать зарплату. В Луганске все дошло до драматического противостояния бастующих шахтеров и местных властей, которое полыхнуло живым факелом – у стен Луганской ОГА в 1998 г. совершил акт самосожжения горняк Михалевич. Явлен был нам и новый украинский политик – хитроглазый субъект с порочным лицом, минимумом интеллекта и активными хватательными рефлексами, прошедший многоуровневую отрицательную селекцию. Не было у нас ни гавелов, ни валенс.

Но вот почему же на Востоке Украины вдруг возлюбили Президента Кучму? Это один из самых трудноуловимых моментов. И Кравчук, и Кучма пользовались в «красном поясе» вполне заслуженной ненавистью – если вспомнить, что ручные тележки в изобилии появившиеся в хозяйствах луганчан назывались «кравчучками» и «кучмовозами», то не стоит уточнять, что это народное творчество было плодом любви к лидерам государства. И как бы ни старались кучмовские бонзы, все его марионеточные «партии власти», например, на Луганщине, проваливались, пусть и в пользу бездарей из КПУ, но все же это было протестное голосование. Однако в тоже время шел и параллельный, не очень заметный глазу процесс – власть, не имевшая перед собою никаких других образцов, стала реконструировать себя под КПСС эпохи застоя. На Востоке Украины это было особенно востребовано. Советские люди потянулись к знакомому и понятному «начальству». И поэтому, когда вся страна начала подниматься против «кучмизма», когда всех лихорадило от дела Гонгадзе и акций «Украина без Кучмы», когда люди напрямую связывали дегенеративность и порочность власти со своим низким уровнем жизни, на Востоке процесс прошел в обратную сторону – именно отказ от смуты и бунтарства стал рассматриваться «простыми людьми» как гарантия выживания. И все эти всеукраинские страсти в Луганске остались уделом кучки интеллигентов и фриков. Но, самое главное, процесс разграбления промсектора к началу 2000-х в целом прекратился, и новые хозяева стали реанимировать производство, что для жителя Востока Украины, и особенно Донбасса, составляет основной смысловой стержень бытия и выживания.

В этом противоречии и есть истоки трагедии-2004, когда граждане Востока оказались на стороне наглой власти, фальсифицирующей выборы, играющей на низменных эмоциях противопоставления одних украинцев другим, власти, делающей гадости и даже не скрывающей это. Что мог предложить Майдан рядовому луганчанину? Идею независимой Украины? Как мы помним, эта идея воспринималась и воспринимается здесь во многом до сих пор, как сознательный обман. Идеи демократии и свободы? Цинизм выживания в 90-х давно поставил на них крест в массовом сознании. На другой чаше весов была минимальная стабильность, которую гарантировало понятное и знакомое «советское» начальство, наметившийся подъем экономики, который, как опасались на Востоке добьет новая революция, погрузив все в хаос очередного дерибана.

Я намеренно не затрагиваю здесь идеологических тем, связанных с языком, «дружбой с Россией», ОУН-УПА и тому подобных материй, буйно расцветших в поле публичных дискуссий, дойдя до лавочки с пенсионерами и кухонных посиделок за чаркой. Потому что из своего опыта могу сказать, что до 2004-го вне политических тусовок и сугубо интеллигентского круга эти темы не волновали практически никого. Процесс украинизации шел медленно, но верно. Все привыкли к украинскому телевидению, хотя у нас по привычке по-прежнему больше смотрели российское. Полюбили украинскую музыку, хотя шансон и российскую попсу, действительно слушают больше. И так далее. Тот вирус, который был вброшен в страну в 2004-м, закрыл мороком «гуманитарных проблем», как ласково именуют аналитики остервенелую пропаганду, которая льется из телевизоров, по-прежнему нерешенные ключевые для Востока Украины проблемы. И потому образ будущего страны колеблется как бы в тумане, порождая фантазмы, вроде необходимости разделения страны.

На самом деле без преодоления двух главных родовых травм рождения Украины – низкого уровня жизни и нивелирования идей демократии до уровня манипулятивных технологий, мы можем делиться до бесконечности, вплоть до образования удельных княжеств по границам нынешних областей, каждый раз получая набор все тех же «прелестей». Надо честно признать, что в 1991 нас кинули – грубо и цинично. Но выводом из этой констатации факта должно стать не очередное метание в поисках «семьи народов», причем не важно, где бы была ее столица – в Брюсселе или в Москве, – а глобальная перезагрузка мозгов. Ведь прошло-то всего 20 лет. Мы же все помним, это происходило на наших глазах. Просто постарались забыть, вытеснить воспоминания о растоптанных надеждах, сделали вид, что нас действительно волнует – а был ли Шухевич героем Украины или нет? А те, кто нас кинули, вот они все помнят, но отнюдь не прячутся. Их лица по-прежнему можно увидеть в телевизоре и на биллбордах. Значит, они нас не боятся и уверены, что уселись нам на голову навсегда и прочно. Они хотят продолжать строить свою Украину, а ведь нам нужна своя. Ту, которую мы когда-то потеряли.