Территория обреченных

« - Позвольте задать один вопрос, господин Президент.

     Что делает наша страна для конченых?..

  - Да х*  бы с этими кончеными»

из к/ф «Where the Buffalo Roam», 1980

Я достаточно рано осознал, что Союз обречен.

Мы жили в большом (а именно таким казался Ворошиловград после райцентра) городе каких-то пять лет, и этого времени мне хватило с головой, чтобы истово возненавидеть все, без чего прежде себя не представлял. Хотя, если бы меня попросили назвать хоть одну конкретную причину моей ненависти, я вряд ли тогда смог бы ее четко сформулировать.

Как и сейчас, впрочем.

Возможно, виной всему время.

Агонизирующая, на глазах разлагающаяся система со своими бесцветными, вечно измотанными злыми людьми, грохочущими трамваями-монстрами и одинаково серыми лестничными пролетами не имела ничего общего с неспешным, дружелюбно окрашенным в теплый зеленый цвет  мирком, где я прожил первые десять лет своей жизни.

Порой я думаю, что первые десять лет жизни – это и есть жизнь, её смысл и сущность. Все, что после – бесконечный пустынный марафон, судорожное метание между редкими оазисами, которые, преимущественно, оказываются лишь миражами. Меняются ландшафты, попутчики, иссякают и восстанавливаются силы, но одно остается неизменным. Время. Пожалуй, я прав.  Беспристрастное и равнодушное - как судебный секретарь. Создающая и одновременно убивающая нас материя, которую невозможно ни обмануть, ни уличить в предвзятости.

Ничего личного – просто сейчас такое время.

Почему сейчас, почему так и почему ты - смотри ответ выше.

Двадцать лет назад

Летние каникулы 1991 от рождества Христова года неумолимо приближались к своему логическому финалу. В шифоньере уже ожидали первого звонка заботливо наглаженные мамой школьные вещи: бескомпромиссно шерстяной коричневый костюм (синий «рсфсровский» в тот год достать не получилось), белая рубашка с погончиками и, естественно, красный галстук, на обратку которого заблаговременно и в условиях строжайшей конспирации были нанесены сакральные символы «Гр.Об.» и «anarchy».

Хлебные очереди штурмовали магазины, люди в большинстве своем вели себя откровенно скотски, хотя чего можно было ожидать от них, занимавших с рассветом позицию перед гастрономом, чтобы к лишь обеду нарисованный шариковой ручкой на тыльной стороне ладони номер, наконец, осчастливился, обеспечив заветные «две буханки на руки».  Пункты приема стеклотары били рекорды кассовых сборов, приемщицы лоснились, сытно икали и  носили золотые цепочки. Прокатились первые волны шахтерских забастовок, затем все резко стихло.

Знаете тот момент, когда в доме появляется смертельно больной, и все родственники узнают, что скоро его не станет. Все подчеркнуто вежливы и непривычно сдержанны. Возможно, никогда в семье никогда не бывает настолько спокойно и тихо, как в эти моменты. Но воздух словно застывает в ожидании чего-то неотвратимого, и от этого становится еще более жутко и неуютно. Именно так чувствовала себя вся, пока еще 130-миллионная, страна.

Было жарко, невыносимо скучно, к тому же через неделю мне должно было исполниться пятнадцать. Кто не в курсе, пятнадцать лет – это возраст, когда в человеке просыпается сволочь. До пятнадцати ты можешь быть «избалованным», «невоспитанным» и даже иногда «хамом», но только по достижению заветной «пятнашки» ты совершенно официально становишься легитимным владельцем своего сволочного alter ego и сам решаешь, когда являть его окружающему миру. Некоторые вообще не прячут – им так удобнее.

Кроме всего прочего, пятнадцатилетие сулило досрочное вступление в ряды ВЛКСМ, и  жернова этого оплота номенклатурного жулья неминуемо перемололи бы меня, если бы не один случай.

Мы с товарищем, обслушавшись Егора, гуляли по старому городу и придумывали, как назвать свою первую в жизни рок-группу. Бутылка пива и сигарета, негласно реквизированная у  отца, а затем спрятанная за щитком в подъезде, как бы подчеркивали всю торжественность и нетривиальность ситуации – не каждый, понимаете, день рождается «the best band of the world». Вдруг рядом завизжали тормоза, и крепкие, облаченные в униформу руки бесцеремонно переместили нас с Уэмбли внутрь грязного и дурно пахнущего милицейского уазика. В машине было накурено, тесно и темно. Невыносимо захотелось проснуться, однако истошные крики рации и бесконечные хуки в область солнечного сплетения дали понять, что на этот раз все запредельно реально. Через пару минут нас выгрузили в каком-то глухом дворе, и я наконец смог рассмотреть их.

Три мента в линялой мятой форме – рации, погоны,  пропотевшие рубашки. Мой достаточно скромный  на тот момент жизненный опыт подсказывал, что наибольшая опасность всегда появляется оттуда, откуда ее меньше всего ожидаешь. Так и вышло – от троицы откололся самый маленький, чем-то похожий на артиста Леонова, мент, подошел ко мне и пальцем ткнул в висящий у меня на рубашке самодельный значок с большой красной буквой «А» на черном фоне.

-   Это что?

-   Где?

Тяжелая железная рация вонзилась мне в живот.

-   Тебе, сука, повторить?

-   Значок.

Рация на месте, но перепонка взрывается от пощечины с левой.

-   Чего это на значке, пидор? Ты что, сука, фашист?

-   Нет.

-   Так а что это?

-   Символ…

Правая перепонка.

-   Ну?

-   Символ анархии.

Пауза. Снова рация.

-    А говоришь – не фашист.

-    Это разные вещи.

-    Молчи, сука, фашист, или я тебя у-ра-бо-та-ю.

Последние пять слогов, видимо, для ясности выделяются, помимо интонации, соответственным числом пощечин.

-    У тебя родители кто?

-    Мама – учитель.

Рация. По ребрам.

-    Х*ево тебя мама учит. Отец?

-    В облисполкоме работает.

-    Коммунист?

-    Конечно.

Колено летит в пах.

-  Что ж ты, бл*дота, отца позоришь?! Тебе не нравится? Не нравится тебе Союз, фашист? Воевали за тебя, а тебе не нравится?! Пи*дец тебе.

Рация на лету внезапно выходит из спячки и выплевывает наружу порцию шипения и дисторшна. Зажигание, треск коробки передач. Тишина. Товарищу тоже досталось крепко. Молча идем домой, но в мыслях мы снова на Уэмбли – там, где нет хлебных очередей, лоснящихся приемщиц и радикальных патриотов в милицейской форме.

Утром по телевизору «Лебединое озеро», Янаев и Форос. Мама просила выбить ковер. Синяков вроде нет. Боже, как я ненавижу выбивать ковры.

Телевизор: «Призываем всех граждан Советского Союза осознать свой долг перед Родиной и оказать всемерную поддержку Государственному комитету по чрезвычайному положению в СССР, усилиям по выводу страны из кризиса. Конструктивные предложения общественно-политических организаций, трудовых коллективов и граждан будут с благодарностью приняты как проявление их патриотической готовности деятельно участвовать в восстановлении вековой дружбы в единой семье братских народов и возрождении Отечества».

Да х*й тебе, тварь. Подохни.

Через три месяца Союз растворился в истории. Он был обречен. Я знал это.

Наши дни

В результате взрыва метана на «Суходольской-Восточной» погибло 28 шахтеров. 26 сразу, двое умерло в больнице. Их родственники получили по 1 миллиону гривен компенсации. Футбольная команда «Шахтер» купила очередного бразильца за 6 миллионов евро. Финансовое обеспечение санаторно-курортного фонда Верховной Рады Украины в 2011 году составило 76 миллионов гривен.

Такая страна обречена.

Я знаю это.

Егор Степнов