Стигматы (часть 2)

Часть 2. Реверс

- …в общем, я туда-сюда, смотрю, а времени уже ебать-ебать, короче я ее хватаю и в халдея, а ехать-то куда – четыре утра, короче, забираю тачку, заезжаю в частный сектор и там, прямо в тачке, рою, а оно, сам знаешь, как оно – кидали водяного всю ночь, стояк безумный, а толку - такое ощущение, что чопик забили, короче, проелозил, смотрю - почти семь утра, ебать-ебать, через час на работу, короче, я эту собаку кидаю в первого попавшегося проходимца, вручаю ему пандыш, а сам домой – костюм, гастук, рубашка, вся хуйня. Побриться, правда, не успел. Приезжаю за три минуты до совещания – глаза шо у быка, полный рот жвачки, падаю в кресло, и тут начинается така-а-а-я ебля…

Тоха берет паузу и по очереди окидывает каждого из нас искрящимся интригующим взглядом. Он медленно, очень медленно поднимает пивной бокал, делает несколько глубоких глотков и артистично откидывается на спинку плетеного ресторанного кресла. Кадык несколько раз взлетает-опускается, поршнем проталкивая внутрь золотистую жидкость, лицо искажется гримассой мучительного экстаза, а искры в глазах заволакивает мутная слезливая пелена. Некоторое время Тоха молчит, уставившись невидящим взглядом в столешницу. Заметно, что он изо всех сил пытается удержать рвущуюся наружу тошноту, в конце концов, ему это удается, он делает еще один глубокий глоток и накалывает на вилку прозрачный, почти невесомый кусок красной рыбы. Еще несколько секунд Тоха сидит неподвижно, будто решая, есть или нет. Затем он аккуратно кладет вилку с наколотой на нее рыбой в  свою пустую тарелку, берет белую тканевую салфетку и тщательно вытирает губы. Он снова окидывает взглядом каждого из нас, и его глаза начинают искрить. Перерождение произошло. Наш Феникс в строю.

- … короче, всех подняли, кроме меня, прикиньте. Четко всех. Порвали на куски. Я уже сижу – пиз-з-да, думаю… Но пронесло. Господь управил, не иначе.

- Аминь, - я закрываю тему и поднимаю бокал, - ну, со вторым рождением тебя.

Полдень, и мы сидим в ресторане в центре города - Тоха позвонил и настоятельно рекомендовал «подтянуться», чтобы «поправить» его здоровье, подорванное накануне зажигательным алкогольным рейдом, ну и заодно поделиться его подробностями. За столом нас четверо: я, Тоха и два его друга, чьи имена я не могу запомнить, несмотря на то, что видимся мы довольно часто. По утверждению самого Тохи, они с ним «работают», а попросту говоря, принимают самое непосредственное участие в хитроумных коррупционных схемах, порожденных гуттаперчевым разумом моего приятеля. Один из них – похожий на импозантного гепарда зверек, то ли даг, то ли осетин, – разница, как по мне, невелика. Второй – полная противоположность первому: белесый, рыхлый, как манка, увалень с лицом пьющей женщины неопределенного возраста. Вместе с тем они очень похожи: говорят мало и, преимущественно, междометиями – то ли чтоб не сболтнуть лишнего, то ли чтоб не выказать дремучую и беспросветную, как полярная ночь, тупость. Оба вроде бы из отставных гангстеров-недобитков. Я называю их «Милли Ванилли» - был когда-то такой же бездарный дуэт - плохо закончили, между прочим.

Тоха старше меня на полгода, но выглядит моложе. Когда-то он основательно сидел на стакане, но затем остепенился: женился, вполовину похудел, занялся спортом и удачно интегрировался во властную веркаль. Теперь он носит деловые костюмы, дорогие туфли, рубашки кричащих расцветок, пестрые галстуки, и, что самое странное, сочетается со всем этим буйством роскоши вполне органично, не производя при этом впечатление внезапно пришедшего к успеху цыгана. Скорее, он напоминает любого из героев сериала Sopranos с той лишь разницей, что Тоха никого не убивал, хотя, признаюсь, порой моя уверенность в этом куда-то исчезает – особенно, когда речь идет о деньгах, единственно значимой для него вещи. Тоха атеист, жесточайший циник и на две трети еврей, что всегда вызывало у меня ощущение не до конца осознанного превосходства над ним, ибо, как известно, латентный шовинизм хуже триппера. Он едко, по-еврейски остроумен, и это позволяет ему казаться куда умнее и эрудированнее, чем он есть на самом деле.

Так уж сложилось, что людей, благодаря которым он  зарабатывает деньги, я искренне презираю. Он знает об этом и поэтому, избегая нечаянного скандала, мы стараемся не упоминать в разговорах ряд хорошо известных в городе имен. Кроме того, мы стараемся вообще не говорить о работе, политике и, так сказать, персональной гражданской позиции. Нужно сказать, что сохранить нейтралитет и выполнить все предписания негласно заключенного между нами пакта о ненападении, бывает  довольно сложно. Вот и сейчас заметно оживший Тоха, утомившись, видимо, обсасывать «вчерашнюю» тему, «огородами» вторгается на запретную территорию:

- Вот так вот ебашишь-ебашишь, а благодарности ноль. Еще и хуйню пишут всякие.

Понимая, куда Тоха клонит, я пропускаю мимо ушей «всяких» и пытаюсь перевести разговор в шутку.

- Да не похож ты на человека, который ебашит за благодарность. За благодарность такие шузы сложно купить.

Тоха некоторое время сосредоточенно изучает глянец на своих идеальных туфлях.  «Милли Ванилли» все так же безучастно и бесшумно работают челюстями. Тоха резко вскидывает голову и бросает на меня язвительный смеющийся взгляд.

- Ну а ты - все пишешь?

- Пишу.

- В интернете?

- Преимущественно.

- И откуда только у тебя время.

- У меня всегда есть время на то, что я люблю.

Тоха хмыкает и трусит тазом, имитируя возвратно-поступательные движения.

- У меня, по ходу, тоже… Так ты у нас, значится, блогер.

- Не люблю это слово.

- Ну а как тогда?..

Что ж, видит Бог, не я это начал. Включаю “надменный” режим, зная, как его это бесит.

- Ты все еще можешь обращаться ко мне по имени.

Сарказм мгновенно достигает цели.

- Ну спаси-и-и-бо, - привстав со стула, Тоха имитирует глубокий шутовский поклон и оглядывает непрерывно читающих немые монологи “Милли Ванилли”, - нам разрешили.

- На здоровье. Нам действительно нужно об этом говорить?

- Ну а почему нет?

- Ок, слушаю.

Тоха закидывает ногу за ногу и прикуривает сигарету.

- Я, если честно, тебя не понимаю. Ладно еще все эти интернетовские пиз-до-бо-лы, - Тохе нарочито смакует это слово, - чушь написали, на пандыша заработали, впаяли, и в красоте. Звезды, блядь, можно идти дальше собакам хвосты крутить. Но тебе это зачем? Куда лезешь? У меня уже сам знаешь кто интересовался, мол, у Сереги там все порядке с головой – на ровном месте поливает всех...

- На ровном месте проще всего упасть, друг мой, - перестаешь следить за обстановкой и, как следствие, теряешь контроль.

- А давай без вот этой всей… философии – базарь серьезно, пожалуйста. Я тебе конкретно вопрос задал.

- Ну, если конкретно, то мне похер, например.

- Что похер?

- Не что, а сам знаешь кто.  В моем представлении, он вообще не человек. И свора его махровая тоже.

- А кто?

- Да никто. Саранча. Вредители полей.

- Вот это ты взлетел! Обо мне, наверное, так же думаешь?

- Мне сложно ответить на этот вопрос.

- Нормально, пацаны? – Тоха оглядывает своих жующих спутников, - Ну-ну, подъебал.

- Ну а что ты хотел услышать, братан? В современных реалиях люди делятся на два основных типа: тех, кто жрет говно, и тех, кто уже наелся. Так вот я - наелся.

- А я, выходит, нет?

- Это и не важно. Главное, что я уважаю твое право его жрать – а я действительно уважаю, но с не меньшим пиитетом я отношусь к своему - личному - праву однажды подойти к тебе и сказать: “Эй, чувак, да ты весь в говне”. А каким способом я это сделаю, вопрос десятый. Все просто.

- Да, но в отличие от некоторых, я сам всего добился!

- А я сам все похерил, бро, и что?

С минуту Тоха переваривает сказанное. Подходит официант.

- Молодые люди, вам еще что-нибудь нужно?

Тоха переключается на него и рассматривает прикрепленный к рубашке официанта бейдж.

- Василий, правильно?

- Да.

- Послушай, Василий. Тебе хуй не заносили?

- Прошу прощения…

- В смысле, если нам вдруг что-то понадобится, мы тебя позовем. Хотя, постой, мишки водяного принеси – триста.

- Прошу прощения, “Мишки” что?..

- Водки принеси, ебана вода,”стандарта” триста грамм. И “парламент” - самый крепкий. Свободен.

Официант молча уходит. “Милли Ванилли”, растянувшие свои набитые жратвой рты в одобрительной улыбке, продолжают жевать. Такое ощущение, что они еще и с собой принесли – мы столько не заказывали. Тоха вонзает в себя остатки пива и поворачивается ко мне.

- Ты меня прости, друг мой, но ты рассуждаешь как псих. Большинство людей так не думает.

- И что? Приличный человек никогда не станет гордиться своей принадлежностью к большинству, потому что большинство  людей - пидарасы, лицемеры и рабы. Псих, говоришь? Ок. Если на то пошло, то, как ты говоришь, психи и социопаты – это лучшая часть человечества, потому что они честны, они предельно конкретны в своей ненависти, своем безумии, и, что самое главное, они не принадлежат вашему говноедскому обществу.

- А ты не раб, да?

- Да.  Я просто использую таких как ты, чтобы выжить. Учитывая то, что вы меня тоже время от времени меня используете, все достаточно справедливо.

- Мне вот интересно, когда ты, блядь, таким умным стал.

- Да я и особо тупым никогда не был.

- Я о другом.  Ты вспомни себя лет десять назад.

- Ну, знаешь, как говорят в таких случаях… я был молод и нуждался в деньгах. Тогда выбора особо не было. Но все меняется – почти все.

- А у меня был выбор? Либо сосать, либо как-то встраиваться в движение. 

- Ты прости, но, по-моему, тебя немного не в той позе встроили. И не только тебя, кстати. Матрица системы отлита таким образом, что находиться внутри нее можно исключительно в коленно-локтевой позе.

- Ты это к чему?

- А к тому, что если тебя ебут, то это далеко не всегда повод для гордости, друг мой. Особенно если ты мужчина, понимаешь? Это не делает тебя выше других – скорее, наоборот.

- А я и не говорю, что я выше.

- Блядь! Вспомни, что ты только что сказал официанту! А утром ты кого – собаку или все-таки человека - рыл?! А пиз-до-бо-лы!.. Ты и тебе подобные в своем поганом пафосе, надменности  и пренебрежении к людям уже далеко за линией горизонта, очень далеко.

Тохин взгляд вдруг становится пронзительно трезвым, на скулах резко очерчиваются нервные бугры. В это время к нашему столику подходит другой официант, ставит на стол графин, рюмки, кладет сигареты и фирменную ресторанную зажигалку. Тоха молча наливает себе, залпом выпивает и буквально выдирает сигарету из туго набитой пачки.

- Все у тебя через жопу, Серега. А ты не боишься, что тебе когда-нибудь все это вспомнят?

- А ты не боишься, что тебя когда-нибудь вот тот самый официант привселюдно на фонаре повесит?

- Но за что?

- За пафос, друг мой. Если за что и нужно вешать, то только за пафос.

- Вы, пацаны, дохуя здесь наговорили, - один из спутников Тохи, тот, что с бабьим лицом, вдруг поднимается и начинает куда-то тянуться через весь стол, - посрались на ровном месте… 

Наконец я вижу, куда именно он тянется – к своей миниатюрной сумке с густо размалеванным логотипами какого-то бренда ремешком через плечо, которая лежит на пустующем кресле в торце стола. Я называю такие сумки «пидорскими» - может в силу каких-то пустых стереотипов, а может потому, что действительно не встречал среди обладателей подобных аксессуаров приличных людей.

- … а я вам еще проще скажу. Я, если кто не знает, в Грузии служил, еще при Союзе. Точнее, Союз уже вовсю канал. Нас практически не кормили, а если и кормили, то реально как скот. Все два года. Знаете, что такое – два года постоянно хотеть жрать? Это пиздец, пацаны. Ни спать, ни двигаться… Дрочить - и то сил нет. Конченые, словом. Иногда к нашему комбату приходили местные звери, давали ему лаве, и он натурально продавал нас в рабство – копать котлованы под фундамент, разгружать вагоны и тому подобное. Так вот в это рабство у нас очередь стояла. Да что там очередь -дембеля за рабство дрались, представляешь? Потому что там два раза в день давали настоящую еду.  Еду, которой можно было наесться до отвала, и похуй те Родины рубежи.

- О, таких прикурок я миллион слышал, - я обрываю нашего спонтанного рассказчика, так как в принципе не выношу армейские, охотничьи и рыбацкие байки, особенно в исполнении дилетантов, - мораль в чем?

- Мораль? У конченых нет морали, Серый. У конченых есть заебись и есть наоборот. Заебись – это когда приехал в кабак, взлохматил котлету, - он вынимает из планшета пачку «пятисоток» и выразительно трясет ею в воздухе, - нажрался, пандыша потянул, затем жало кому-то запилил - вот это заебись. Но чтоб понять эту простую истину, нужно обязательно какое-то время побыть в шкуре конченого. А весь этот ваш чес – это от жира, чуваки, от лукавого. Как там говорят?.. У семи нянек дитя без присмотра?

Меня рефлекторно передергивает.

- Без глаза.

- Что без глаза?

- Правильно «дитя без глаза».

- Да?.., - он, словно что-то уточняя, смотрит на своего коллегу, безмолвно и сокрушенно созерцающего пустую наконец-то тарелку,- Официант!

Все тот же другой официант приносит книжицу со счетом, мы молча по очереди изучаем его, затем так же по очереди кидаем на общак купюры совершенно идентичного номинала. Я, не прощаясь, поднимаюсь из-за стола и иду к машине. Сажусь в салон, включаю зажигание, нахожу в телефонной книжке номер Тохи, твердо решив удалить его к чертовой матери и больше не трепать себе нервы. Сгиньте, провалитесь под землю, суки - без остатка, без следа, без памяти...

Так проходит несколько секунд. Ярость отступает и незаметно замещается бесцветной прагматичной апатией. Я швыряю телефон на пассажирское сиденье и, включив реверс, выезжаю с паркинга. По пути домой набираю Тоху – занято. Спустя секунду он перезванивает сам. 

- А я тебе звоню, - отвечаю.

- А я тебе. Ну ты дал.

- Сам начал.

- Мы решили продолжить – присоединишься?

- Друг, я бы рад, но не могу. Без обид.

- Ну хорошо, если передумаешь - на связи.

- А что по поводу завтра? Помнишь, мы договаривались по делам перетереть?

- Помню-помню… Только ты утром не звони, ок? - Тоха заговорщицки смеется.

- Я же не фашист.

- Ну давай тогда.

- Пока, дружище.

Так вот. Иногда между людьми просто из ниоткуда вырастают стены, каждая из которых выше, шире и крепче предыдущей. И ты можешь либо пробить эту стену, либо разбиться об нее. Но только если для тебя это действительно важно.

А для всех остальных случаев существует реверс.

...