"Горели все, кто живьем, кто не живьем": спасенный из Еленовки азовец рассказал о пленении рф (видео)

Никита Шастун - боец полка "Азов", с начала полномасштабного вторжения он защищал Мариуполь. В боях за город мужчина потерял брата, оказался в плену в Еленовке и выжил во время теракта, который устроили оккупанты в ночь на 29 июля.

По их данным тогда, погибли более 50 украинских защитников, количество раненых неизвестно. По данным Офиса генпрокурора Украины, ранения получили 130 человек. Никиту Шастуна вернули из плена во время очередного обмена 31 декабря. Передает Суспільне

Его воспоминания, прямая речь:

- Я раньше служил в 21-м батальоне 56-й бригады в первой минометной батареи, был главным сержантом взвода, прослужил там три года. Был в окрестностях Донецкого аэропорта под Донецком. Мы стояли всегда в Красногоровке, Опытном, Водяном. Изучал тактику, был на курсах лидерства - учился на сержанта, я знал что такое боевые действия, как себя вести. Брат помогал очень морально.

Считаю, что мы даже не служили в то время, это была вообще другая война, полностью другая. Все подстраиваться под условия, которые нам ставят, потому что мы не могли врагу поставить свои условия войны.

В начале 2014-го очень было много пророссийских настроений [в Мариуполе]. Помню, едешь на учебу на автобусе, смотришь: флаг "днр" висит, тряпка эта. И потом, вечером, когда возвращаешься, уже флаг Украины, это менялось каждые 15 минут.

Но со временем, когда люди начали видеть то, что происходит в Донецке, в Горловке, в Луганской области, начали менять свое мнение и, так сказать, они приходили уже на сторону Украины и не хотели быть частью россии. Мариуполь - это украинский город. Становилось с каждым днем все больше, наши люди начали вспоминать, кто они есть.

Для меня все началось 22 февраля, тогда позвонил мне мой покойный родной брат и сказал: "Понимаешь, скорее всего - война полномасштабная". Я понимал это. Он спросил: "Что ты будешь делать?". Я на тот момент был в запасе и понимал, что пойду в Вооруженные силы в свой батальон, но очень хотелось бы защищать свой город Мариуполь.

Я считал, что большая война будет, говорил всем, но сам не верил своим словам, что будет полномасштабная война с россией. 23 февраля я приехал в Урзуф на подписание контракта, но у меня не было некоторых документов. Меня отправили домой в Мариуполь, сказали пройти медицину, сдать кровь. Уже 24-го в четыре утра мне позвонил брат, сказал: "Началось!" И в этот день я уже выехал на позиции на оборону города в Приморский район, там уже продолжал службу.

Жену я отправил к своему отцу в частный сектор. Она с дочкой была в Мариуполе до конца апреля во время обстрела. Соседние здания просто сносили танками, сносили "Градами", ФАБами, всем остальным. Мать уехала в начале марта.

У меня была связь только через "Старлинк" с мамой, двоюродным братом. С женой связи не было совсем.

Брат умер 1-го апреля. Он просто не успел упасть… потому что свою пулю и свой снаряд ты никогда в жизни не услышишь. Он его не услышал: порвало артерии, ноги, живот. Ребятам, которые были в то время с ним, тоже досталось, но ребята остались живы. Наши медики пытались спасти его, но ничего нельзя было сделать.

Я очень хотел его забрать, мне сказали - заберем ночью. Но очень сильный артобстрел не давал. Очень повалили здания, и все дороги побиты были, мы не могли добраться. Его спрятали местные в разрыве.

Уже вернувшись из плена я узнал, что где-то в августе удалось его найти в Буче в рефрижераторе. Мои мама, жена провели ДНК экспертизу, татуировка помогла опознать брата.

Я сообщил через несколько часов, что мой брат 200-й. Это было самое трудное - говорить матери, что брат 200-й. Было очень тяжело, когда умер брат. Думал застрелится, но я понимал, что может моя жена жива.

Где-то 10 апреля я понял, что это - конец. Я уже не думал вообще о плене. Оружия критически не хватало, потому что было окружение. Но вооружения не хватало: здесь нужны были "Джавелины" американские, "мухи" польские, нужна была артиллерия, но в начале это все было разрушено.

Единственный плюс окружения, говорил мне командир, можно стрелять во все четыре стороны - такой был военный юмор.

15 апреля - это переправа на "Азовсталь", которую прозвали "высадкой в Нормандии". Очень тяжело было. Это был район порта, через центр уже прошли "русаки". Они прошли до центра и до железнодорожного вокзала - то есть сомкнули нас. Это было кольцо в кольце, как называли его. Мы называли его - яйцо в яйце.

14-15 апреля мы узнали уже ночью, что будет прорыв кольца и попытки выдвинуться на "Азовсталь". И 15 апреля снялись с позиций. Как-то удалось выжить, хотя бомбили всем: артиллерией, корабельной артиллерией, авиацией - летело все и вся.

Но это был у нас лучший день в жизни. грубо говоря, это зачистка у нас была такая. Шесть танков планировали на наши позиции выйти с российской разведкой. Но при очень маленьком количестве людей с помощью хорошей артподготовки, мы зашли и хорошо дали "под хвост".

Тактика у них была простая - тактика выжженной земли. У нас были перехваты, их одна машина "Града" в день запускала от 600-800 ракет. Они сносили частный сектор, просто проходили. А по тактике военных было видно, когда какая-то "спецура" заходит, когда "днровцы". Я думаю, если бы у нас в Мариуполе был бы тыл, помощь авиации, то Мариуполь, держался гораздо дольше - не хватало помощи.

Это был полигон для российской авиации. Каждые 15 минут - мы уже не обращали внимания - массовый авиаудар. Что мы можем сделать с этим - ничего. Авиаудары были постоянно. Было тяжело. Действительно, морально тяжело.

В глубине души хотелось жить, но понимал, если привалит, то лучше умереть сразу, прямым ФАБом, чтобы разорвало, и забыть это все.

Командир "Редис" сказал, что мы идем в плен. Не просто в плен, а как воины. Выходим из плена как воины, есть приказ сложить оружие и выйти для сохранения жизни военнослужащих.

После слов "Редиса", о том, что мы идем на три-четыре месяца, я понимал, что русским нельзя верить. И очень хотелось, видимо, как и многим, не только мне, застрелиться или обороняться дальше. Но приказ есть приказ, и сделали, как приказал командир.

В нашем бараке жило 350 человек. Эти двойные койки вместе ставили, и при необходимости люди спали. На полу люди спали, у кого кариматы, спальники были. Между кроватей на полу люди спали, на улице спали. Было трудно, но ко всему привыкаешь.

Когда мы приехали, первые дни недели было очень трудно с едой: 1/16 хлеба давали, две ложки каши, и были очень большие перебои. Позавтракать дали, потом через 17 часов пообедали.
Потом, когда распределили по своим баракам, уже стало легче. Людей перевели в другие места, разгрузили Еленовку, и стало немного легче.

За день до вывода пришли и проверили всех людей, которые есть по списку. Мы не понимали для чего это, все надеялись, что обмен будет. Но так не произошло - нас вывезли на промзону. Мы зашли: это был цех производства металла. И там просто 200 коек стояло, все было занято, проходы были маленькие. Мы уже начали подозревать.

Мы поняли - что-то не то, потому что нас начали ограждать колючей проволокой. Буквально через два дня - в туалет, душ. Охрана начала рыть окопы вокруг нас. И мы уже понимали, что что-то будет. Для какой-то акции здесь находимся.

Так и получилось. Первую ночь переночевали, на вторую, в 23:40, - начались взрывы. И как раз прямо в наш барак и прилетело. Рядом несколько прилетов - а потом именно в наш барак. Я чудом спасся, не знаю, как вышел только с контузией и маленькими обломками.

Просто горели все, кто живьем, кто не живьем. Мы прорвали ворота и вышли на дорогу на промзону, там уже стояла российская охрана с автоматами. Стреляли под ноги. Ребята начали выносить других ребят. Я пытался оказывать домедицинскую помощь. Ждали медиков, нам эти русские набросали тряпок, какие-то бинты. Ни турникетов, ни пневмотораксов, ничего не было. Просто штопали ребят, как могли.

Рядом со мной был медик - у него были перебиты руки. Обломки попали ему в кости и он не мог сам оказывать помощь. Я под его наблюдением делал какие-то процедуры - бинтовал, перематывал.

Медики к нам пришли где-то в час ночи. Это были медики морпехов и из мариупольского госпиталя, и они хоть как-то помогали. Мы - им, они - нам.

Это был ад, ночь ада. Ребят просто сбрасывали в КамАЗы, штабелями клали раненых, грузить закончили мы в 8 утра.