"Тех, кто повесился в детском саду, хоронили в воронке от бомбы". Месяц выживания на окраине Мариуполя

В полномасштабную войну в Мариуполе многие не верили — вялотекущая война с 2014-го года притупила внимание большинства. За неделю до вторжения россии в Мариуполь приехал сам Ринат Ахметов, сыграл с мэром Вадимом Бойченко в футбол, прошелся по городу, излучая безмятежность на фоне тревожных новостей. 

“Я здесь, чтобы разделить с вами эти волнения и тревогу”, — объяснил тогда он мариупольцам свой приезд. 

Наши героини говорят, что заводы-гиганты казались им незыблемой гарантией того, что город в безопасности. 

“Каждый мариуполец знает, что доменные печи останавливать нельзя, — их не запустят заново. Многие тогда говорили: “У нас же заводы, нас бомбить не будут.” Никто не мог представить, что с ними что-то случится. А потом мы увидели, что они не дымятся”, — рассказывает Аня. 

До войны Анна много лет работала ведущей на радиостанции и обучала детей английскому языку, ее девушка Ирина — в прошлом профессиональная спортсменка, работала на металлургическом комбинате.

“Поняла, что все плохо, когда 24 февраля нас отправили домой с завода. В 2014-м такого не было, заводы продолжали работать”, — вспоминает Ирина.

Девушки жили на 23-м микрорайоне, северо-западной окраине города. К микрорайону российские войска подошли уже 3-4 марта, тогда разбомбили торговые центры “ПортСити” и “Метро”, мелкие магазины продолжали работать еще пару-тройку дней, немного дольше рынок на соседнем 17-м микрорайоне —  впоследствии разбили и его. 

К войне девушки не были готовы ни морально, ни материально — зарплата за февраль прийти не успела, запасы не готовили — с мыслью, что всей едой не запасешься. 

“Единственное, пока была связь, родители посоветовали сделать запас воды — набрать ванну. На этой ванне родители долго продержались, а у нас пробка не держала. Так что мы собирали воду совком во дворе — смывать туалет. К водосточной трубе была слишком большая очередь. А за питьевой ходили на речку Кальчик за “Аляской” (кафе —  прим.) в пять утра. Потому что с утра очередь всего 20 человек, а днем уже больше 50. Весь район туда ходил. Но грохотало над нами ***ец как, я всегда ходила в обмороке”, — вспоминает Аня. 

“Наташ, ну пойдем, зачем тебе столько лампочек?!”

Жителей 23-го микрорайона спасали торговые базы, расположенные на окраине города напротив разрушенного “Метро”. Каждая база — склад отдельного товара: в одном ангаре — напитки, в другом — мороженная рыба, в третьем сыры, в четвертом —  одежда. В середине марта базы были разбиты оккупантами, и местные жители начали ходить сюда “на промысел”, именно так называли это девушки. Они говорят, что долго сопротивлялись идее мародерства.

“Первым на поиски пошел мой папа, мой любимый папа, самый порядочный и интеллигентный человек на свете. И я поняла, что теперь я дочь вора, и решила тоже стать вором”, — отшучивается Аня. 

Как правило, узнавали люди о новых возможностях от соседей и прохожих.

“Выглядываешь на улицу, а там люди с тюками. И ты такой: ага, сейчас что-то грабят. Пойду и я посмотрю. Однажды зашли на одну базу, все бегают: “Есть что из еды?!”. И тут дедушка ко мне подходит тихонечко и вкрадчивым шепотом спрашивает: “Девушка, а где тут водка?” Я так смеялась, говорю: “Да откуда я знаю?” А было такое, заходим в ангар с одеждой и стоит огромная тучная тетенька, подле нее куча сумок с одеждой. Курит такая и вздыхает: “А воровать, оказывается тяжело!” Конечно, это же целое дело, тебе нужно хорошо напрячься, выйти на вылазку, найти что-то, урвать и еще дотащить до дома”, — объясняет девушка. 

Путь на торговые базы шел через Солнечную улицу, на обочине которой лежали тела пяти погибших людей. 

“Их долго не убирали, не хоронили. Каждый день люди шли мимо них добывать себе пропитание. Лежал еще один труп на базе с вином. Сначала показалось, что это пьяный человек. Кто-то перецепился через его ногу, и она резко вздрогнула. Я думала, растормошить его, а Ира говорит — ему уже не поможешь, он тут давно”, — вспоминает девушка. 

В этой эсхатологической реальности блокадного Мариуполя все же продолжалась жизнь. Аня вспоминает, как ее изумили две женщины на складе одежды. 

“Понимаешь, ты как шакаленок бродишь по этим складам, найти что-нибудь питательное или, как минимум, практичное. А они никуда не спешат — поставили себе зеркало, вертятся перед ним, наряды примеряют, как бы кофточка к штанам по цвету подошла, ты смотри, кокетки какие! А еще был случай, зашли мы в ангар, а там одни лампочки. Стоят отец, мать, сын-подросток, и женщина перебирает лампочки и в сумку утрамбовывает. Муж ее рядом изнывает уже: “Наташа, ну пойдем! Ну зачем тебе столько лампочек?!” А Наташа на морозе без эмоций продолжает. Представь, в разбомбленном Мариуполе, где свет исчез по всему городу еще 2 марта, человек собирает лампочки!” —  смеется Аня. 

Кошка умерла от сердечного приступа

Девушки говорят, что война очень мобилизует —  времени на переживания не остается, ведь включается режим выживания. 

“Люди дрались за деревья, Ира побрила голову из-за отсутствия воды, а я перестала мыть руки. Нечем было, да и холодно было настолько, что руки болели. Нас спасала заводская роба Иры, хорошая, теплая. А после заката темно становилось настолько, что ты не понимаешь, закрыты глаза у тебя или открыты”, — вспоминает Аня.

Привычный гул заводов сменил свист снарядов и жуткий гул авиации. 

“Лежишь под тремя одеялами и плюшевыми игрушками в черной мгле, а по небу синяя вспышка, потом гул — и бах, упала бомба. Мы считали часы, когда он летает. В 5 утра, в 8, в обед и вечером. Пытались отвлечься —  я читала Ире вслух книги, она нашла на улице карты. А так в основном заботишься, как бы выжить. Бывало такое, что многоэтажка горит, свистят снаряды, а люди на фоне пожара готовят еду. Привыкаешь ко всему, но не к самолетам”, — говорит Аня. 

На второй неделе марта, когда 23-й охватили пожары, девушки вместе с родителями отправились в центр — в частный сектор Парковый к родственникам, но война шла за ними. 

“Только ушли от бомбежек с 23-го, так начали бомбить Парковый. Каждый день там горели один-два дома. Там сейчас домов вообще не осталось, одна бомба — и дома нет”, — вспоминает Анна. 

Из-за бомбежек оккупантов страдали не только люди, но и животные. На улицах Мариуполя неприкаянно бродили кошки и собаки, дворовые и породистые, с ошейниками и без. 

“Либо хозяева погибли, либо хозяева потеряли, но нередко их просто бросали. Лично видела, как уезжали соседи, кошка выбежала из корзинки и забралась на дерево. Они постояли под ним минут 15 и уехали. Семья с двумя детьми. Кошка умерла уже на следующий день на том же дереве — от сердечного приступа. Нет, она не была раненая. Я хотела снять ее с ветки, а соседка сказала — все, она мертвая, закостенела уже. Животные тоже очень переживали, они могут умереть просто от страха”, — говорит Аня.

В частном секторе на Парковом девушки видели много бездомных собак. 

“Под нашим домом каждую ночь плакал кокер-спаниель. Бродили по дворам еще алабай и дворняжка, которых мы после увидели застреленными. На районе в тот момент были только денеэровцы, наших там не было. Они убивали крупных собак, чтобы те не напали на них”, — рассказывают девушки.

Возле садика — воронка самоубийц, на общежитии — части тел

По предварительным данным из-за вторжения россии в Мариуполе погибло более 25000 мирных жителей. Цифра эта не окончательна и, вероятно, окажется в разы большей. Девушки вспоминают, что массовость смертей осознали в середине марта — когда вышли из подвала на Парковом. На пути к своему дому на 23-м микрорайоне они увидели десятки погибших людей — на обочинах, тротуарах и во дворах домов. Лежали не только тела, но и части тел. 

“На пересечении Шевченко и Строителей, возле общежитий лежали куски людей — руки, ноги, туловища. На той части улицы были очень большие бои — сгоревшие автобусы, которыми пытались перекрыть дорогу, два сгоревших танка”, — вспоминает Ирина. 

“За все это время мы увидели более 20 трупов. На доме Урицкого, 100 очень долго лежал мужчина, недели полторы под белой простыней. Потом его похоронили соседи. Очень долго два человека лежали на улице Гранитная, тоже недели полторы, их похоронили, когда стало теплеть. На улице 9-ой Авиадивизии, 36 во дворе разорвалась мина, от осколков погиб мужчина. Воронка образовалась два метра глубиной. Ее огородили, но вскоре на том же месте подорвались две женщины — молодая и пожилая. Их похоронили возле бывшего ЖЭКа”, — рассказывают девушки. 

Сейчас в Мариуполе оккупанты пытаются “восстановить” учебный процесс в школе №53 — одной из немногих уцелевших после бомбардировок россиян. Девушки вспоминают, что во дворе этой школы также хоронили людей. 

“Прямо во дворе, где раньше дети в классики прыгали. Могилы есть также возле футбольного поля “Западный” на 23-м. Могилы копали, в том числе, и женщины. На бульваре Шевченко женщины сами вырыли могилу, насколько сил хватило, неглубокую, — положили туда мужчину. Из-за этого может быть катастрофа, многих похоронили близко к поверхности”, — говорит Анна. 

Уже сейчас из блокадного Мариуполя приходят сообщения, что город пронизан трупным запахом — десятки тысяч могил во дворах и садиках могут привести к всплеску заболеваний в городе. В то же время официальные перезахоронения невозможны — распространяемая оккупантами информация от т.н. “МЧС днр” по факту обычная пропаганда, цель которой создать видимость контроля ситуации.

Однако, как рассказывают местные жители, по указанным телефонам никаких услуг по перезахоронению не предоставляют, поскольку не могут выдать свидетельство смерти — нет соответствующих структур. В результате мариупольцы решают сейчас вопрос перезахоронений в частном порядке — могила на официальном кладбище на конец мая стоит 25 000 гривен. 

Смерть следовала за мариупольцами не только в виде авиабомб и снарядов, люди погибали от хронических или тяжелых заболеваний, не имея доступа к лекарствам, от обезвоживания, голода и — отчаяния. На 17-м микрорайоне, находящемся в двух остановках от 23-го, есть захоронение людей, которые свели счеты с жизнью. 

“На 17-м возле горбольницы №2 сгорело очень много домов. За кинотеатром “Савона” от многих домов остались куски, вероятно, это последствия авиабомб. И поскольку на 17-м многие люди остались без дома, укрытие они искали в детских садиках. А потом люди начали вешаться. Это сообщили нам друзья родителей, которые тоже жили в детском садике и все это видели. Вешались во дворе детского садика, возле горбольницы № 2. Тех, кто повесился в детском саду, хоронили в воронке от бомбы. Их находили по утрам, вероятно, делали они это ночью. В основном, мужчины. В той воронке самоубийц я видела 10 могил”, — вспоминает Аня. 

Передайте записку для дочери: “Я жива”

Как покинуть Мариуполь, местные жители пытались выяснить с первых дней боевых действий. Эвакуационные поезда ходили всего пару-тройку дней, пока оккупанты не разбили железнодорожные пути, из-за окружения прервались и междугородние перевозки, уже к концу февраля в городе не осталось бензина.

“Никто не понимал, как уехать. Нам казалось, что вся страна такая же как Мариуполь. Когда впервые 18 марта дозвонились сестре из Днепра, мы были в шоке, что Днепр целый. Соседка наша раздавала всем, кто уезжает машиной, листочки с сообщением для дочери, что жива. А нам ехать было не на чем. Мы уже думали машину украсть. Нет, водить никто из нас не умеет. Мы видели как люди снимают колеса, сливают бензин, думали уж, может и нам так сделать, а потом, как в блокбастере, провода скрутить и поехать…” — вспоминают девушки. 

Кроме того, что пугала неизвестность, девушки боялись плена оккупантов. Ирина - спортсменка мариупольской футбольной команды и у нее патриотические татуировки. 

“Мы срезали флаг Украины с ее спортивной формы, когда узнали, что по квартирам ходят оккупанты. Да, заходили к нам. Спрашивали, не скучно ли нам без мужчин. Было жутковато. Но у папы в квартире обыск делали посерьезнее, все шкафы перерыли. Искали оружие или что мы украинских военных прячем. А его соседа, молодого парня, дембеля, забрали. Да, обычного срочника, в плен забрали”, — вспоминает Аня. 

На день рождения я загадала — выйти из Мариуполя

Поскольку оккупанты блокировали любое продвижение эвакуационных автобусов от Украины к Мариуполю, многие уезжали на транспорте оккупантов. Девушкам удалось обойти фильтрационный лагерь - попросту сбежать.

“Нам сказали, что до Запорожья доедем, а вывезли нас в Володарск. Мы как вышли с автобуса, сразу же отбились от стаи, не пошли в их “гумцентр”, а свернули на рынок. Спрашивали у продавцов, как в Бердянск доехать, нам дали телефон перевозчика. 3000 гривен за машину, мы с Ирой и еще пара была”, — вспоминает Аня.

Однако больше всего девушки переживали, как отреагируют оккупанты на татуировку карты Украины на руке Ирины. 

“Я отдала Ане ключи от своей квартиры в Киеве на всякий случай”, — говорит Ира. “Я бы все равно никуда бы не поехала без тебя!” — парирует Аня. “Ну что, в поле там бы осталась?” — отвечает Ирина. 

“Слава богу, все обошлось! У Иры так много татуировок, что пока она объясняла за одну руку, про вторую они уже и забыли”, — шутит Анна.

К девушкам на блокпостах оккупанты относились избирательно — иногда мягче, чем к мужчинам, иногда наравне. Наши героини говорят, что на них направляли автоматы и заставляли вытаскивать вещи со дна рюкзаков. Впрочем, Анна отмечает, что к ней относились более равнодушно, чем к Ирине. 

“Я никого не интересовала, а вот у Иры стрижка под ноль, плюс татуировки, внешность яркая, сразу много внимания. Но я так боялась, что одела не обычное белье, а спортивное, чтобы не так стыдно было на людях. К счастью, не раздевали. Думаю, из-за холода, а уже в апреле мою подругу раздели на блокпосте до нижнего белья”, — рассказывает Аня. 

В Бердянске девушкам пришлось жить три дня — оккупанты не пускали эвакуационные автобусы в Бердянск. 

“Цены божеские, 75 грн с человека за ночь брали. Но там люди будто в вымышленном мире живут, не понимают серьезности происходящего. Транслируют там какое-то дэнээрское радио “Свободный Бердянск”. И это совдеп жесткий. Там не ведущие с бодрыми голосами как у нас, а именно диктор типа Левитана читает всякие сводки”, — вспоминает Аня.

Сейчас девушки уже благополучно добрались до Киева и пытаются начать новую жизнь. 

“Друзья отовсюду присылали нам вещи, еду. Непривычно, знаешь, что за еду надо платить, — шутят девушки. — Но пока мы растерянности. Вот как мы всю жизнь хотели прожить в Мариуполе, так и сейчас нам не хочется покидать Киев. 

Как и сотням тысяч других людей, девушкам приходится начинать жизнь с нуля. Из Мариуполя они ушли с легкими рюкзаками, “чтобы в любой момент можно было все бросить и бежать”. От тревожных мыслей о будущем девушек сейчас отвлекает бездомный кот, которого они подобрали на улице: “Поставим его на ноги, а потом будем думать о планах на будущее”. 

Автор: Евгения Вовк