"Чтобы рассказать о востоке Украины, нужно не одно поколение". Интервью с переводчиком из Славянска

Максим Нестелеев родился в Славянске. Там же учился и окончил филологический факультет Донбасского государственного педагогического университета. После этого преподавал в стенах альма-матер и одновременно занимался исследованием украинской литературы.

В 2012 году Максим начал работать над переводом романа «Выкрикивается лот 49» американского писателя-постмодерниста Томаса Пинчона. Максим не был профессиональным переводчиком, поэтому работа шла медленно — на перевод более 150 страниц ушло два года.

Впрочем, сейчас за его плечами уже 15 переведенных романов. Также Нестелеев написал два тома “Лабиринтов американского постмодернизма”, описывающих американскую прозу с 1950 до 2010 годов.

“Восточный Вариант” пообщался с Максимом Нестелеевым об исторических и современных угрозах украинской культуре, о литературе, описывающей восток Украины, и о «потерянном поколении» после войны.

Уничтожение языка всегда приводит к уничтожению народа

— Российская империя, советский союз, а теперь и современная россия десятилетиями уничтожали нашу культурную идентичность. Что, по-вашему, мы можем сделать уже сейчас, в условиях оккупации части нашей страны, чтобы противостоять этому истреблению?
— Наша культура почти всегда была под угрозой. Со времен разрушения Запорожской Сечи начиная от Валуевского циркуляра и Эмского указа. Украинская культура была рядом с мощной российской культурой, но мощной не в плане качества и талантливости, а в плане ресурсов денег.

Мы находились и до сих пор находимся в тяготении этой империи, постепенно барахтаясь. И украинский язык очень часто проигрывал в этой постколониальной борьбе. Например, более активно переводить книги на украинский начали где-то с 2010-х. В частности, наконец-то начали переводить нон-фикшн (нехудожественную литературу), до этого же этот жанр будто никому не был нужен, все просто говорили, что если уже есть перевод на русский, то нет причины переводить на украинский.

Но были периоды, когда с украинской культурой не то, что не воевали, ей просто не мешали. Это, скажем, 20-е годы прошлого столетия, известные своим украинским ренессансом, который впоследствии стал расстрелянным (в украинской литературе этот термин известен как «расстрелянное возрождение» — укр. «розстріляне відродження»). Это был расцвет писателей и поэтов, можно перечислять сотни имен. Почти из всех отраслей вышли словари, начала создаваться научная терминология на украинском, чего раньше не было. Это продолжалось 6-7 лет, а затем начались репрессии, расстрелы и т.д.

Потому нам нужно делать то, что каждый умеет. Я условно для себя называю это «протестовать на своем месте», бороться со своей ленью и делать полезное дело не только для себя, но и для украинской культуры. Я каждый свой перевод считаю небольшим кирпичиком в восстановлении украинской культуры.

Каждый должен делать, что умеет. Журналисты — писать колонки, развивать украинский язык. Вот сейчас ведется очередная дискуссия о феминитивах, которых люди боятся. А не нужно бояться. Язык сам разберется.

— Если вы уже сами начали разговор о феминитивах, то не могу не спросить: правда ли, что феминитивы естественны для украинского языка, просто были искоренены в результате унификации языка во времена советской оккупации?

— За время существования советского союза исчезло 70 славянских языков. Это подлинный факт. И это произошло именно благодаря такой русификаторской политике — унификации языка, умышленному переводу азиатских языков на кириллицу и так далее.

С украинским языком были подобные случаи. К примеру, русско-украинский академический словарь под редакцией Агатангела Крымского, четвертый том (буквы Р-Я) которого был рассыпан. Просто потому, что там был такой досадный для московского руководства факт: вариаций одного слова на украинском языке существовало больше, чем на русском.

Например, у русского слова «коричневый» были варианты перевода: «брунатний», «бурий», «цинамоновий» и т.д. Представьте себе впечатление этого московского чиновника, который открывал словарь и видел, что в русском языке слово только одно, а в украинском их гораздо больше… Впоследствии арестовали всех, кто был причастен к этому словарю. Не только редакторов, а даже машинисток, которые печатали словарь.
Происходил лингвоцид. А лингвоциды у нас всегда кончаются уничтожением людей. Империя хотела, чтобы наш язык исчез. Ввела для этого Валуевский циркуляр, Эмский указ, запрещавший даже возможность переводить на украинский язык. То есть нашему народу закрывался доступ к культуре в принципе.

Несмотря на коронавирус и войну, украинская книга живет

— Как за последние годы изменилось положение украинской книги? Можем ли мы взять условный 2016 год и сегодня, и сказать, что ситуация улучшилась, несмотря на коронавирусный кризис, полномасштабную войну и другие испытания?

— Вопрос сложный и я допущу много ошибок, если буду об этом говорить. Каким-то издательствам хуже, каким-то лучше. Но даже в прошлом 2022 году в Украине открывались новые издательства. Парадоксально, что это происходит во время войны, когда у нас банально стало меньше типографских комбинатов, потому что многие из них находились в Харькове.

Но есть тенденция к уменьшению продаж: люди меньше денег тратят на книги, потому что они пытаются отдавать их в армию или просто экономят. Но все равно, и так было раньше, книга это роскошь для украинцев. Это не является неотложной потребностью. У нас все опросы свидетельствуют, что более половины украинцев не читают. Не хочу ошибиться с количеством, но мне вообще кажется, что количество людей, активно покупающих книги — это где-то 15-20 тысяч от многомиллионной нации.

— Какой литературы украинской или переведенной на украинский язык нам, по вашему мнению, сегодня не хватает. Может быть, какой-то массовой литературы?

— По-моему, украинской массовой литературы у нас достаточно много. Возможно, не хватает каких-то жанров — детективов или женских романов в классическом определении.

Дело в другом — многие украинские читатели не знают о том, что такой литературы много. Практически нет источников, откуда среднестатистическому украинцу можно узнавать новинки литературы. Нет авторитетного источника или массового, который рассказывал бы: «Украинцы, у вас есть много литературы для вас в разных жанрах. Пожалуйста, читайте».

Военная проза и нон-фикшн о востоке Украины

— Война продолжается уже не первый год. Когда-то после Первой мировой американская писательница ввела в использование словосочетание «потерянное поколение», под которым понималось поколение, достигшее совершеннолетия в годы Первой мировой войны. Кое-кто едва успел окончить школу. Как вы думаете, стоит ли нам ожидать после окончания российско-украинской войны своего собственного украинского «потерянного поколения» с его собственной литературой?

— Война у нас длится гораздо дольше, просто раньше она была в другой фазе. И эту «холодную» войну мы проиграли давным-давно. Нам не хватало глянцевых журналов на украинском, а это тоже очень важно; практически не было интеллектуальных журналов на украинском. Мы эту войну до этого проигрывали и упустили много шансов — в 2004 году после Оранжевой Революции и в 2014 — после Революции Достоинства. Я очень надеюсь, что Украина не упустит этот шанс сейчас.

Что касается вашего вопроса, то у нас уже есть своеобразная военная проза, уже фиксируют списки писателей, которые прошли войну, описали и переосмыслили свой опыт в художественном или документальном стиле. Дальше такого будет все больше.

В общем, мы столкнемся с посттравматическим синдромом. Есть множество выходов из этого состояния — креативных и деструктивных. Но реалии жизни после Первой мировой войны таковы, что с нее пришли люди, которые ничего не умели делать. Они ощущали свою ненужность. Мне кажется, что в Украине в таком варианте этого не будет. Работа с травмой — это дело психологов и психотерапевтов.

Но чтобы это увидеть, нужно сначала победить. Путь к этому точно непрост и неблизок. Я не сомневаюсь в нашей победе, но, к сожалению, это будет сложно.

— А если говорить о литературе, написанной украинцами о востоке Украины, так называемом Донбассе, чтобы вы могли предложить к прочтению?

— Есть очень много книг и авторов — это и Павел Казарин («Дикий Захід Східної Європи»), и Светлана Ославская («Сєвєродонецьк. Репортажі з минулого»), и Александр Михед («Я змішаю твою кров з вугіллям»). Есть целая плеяда таких авторов, пишущих в основном нон-фикшн.

Но Донетчина очень пестрая. Взять мой родной Славянск и Мариуполь до войны. Это совершенно разные по ментальности города. Мой город, он купеческий, базар там — это движение. У нас много молодежи, потому что университеты, а еще город-курорт, потому что озера.

Мариуполь — город древней традиции с греческими корнями, с индустриальными корнями. То есть о каждом городе нужно говорить отдельно. А мы, когда обобщаем, совершаем много ошибок.

Поэтому, пусть это будет такая безосновательная претензия, но ни одна книга о Донетчине, которая была написана, не устраивает меня полностью. Это скорее фрагменты мозаики. А полноценную картину мы не видим и еще не увидим долгое время. Прекрасно, что есть интерес к области, но мне кажется, что нужно не одно поколение, чтобы это все рассказать.

***