"Оперировали как врачи 19 века": о работе хирурга и травматолога в блокадном Мариуполе

Многие пациенты погибали на третьи сутки

Первых раненых пациентов больница №1 принимала уже 24 февраля. Это были женщина и мужчина с переломами голени. Тогда главный врач собрала персонал больницы и сказала: “Начались боевые действия. Работаем в режиме военного времени вне зависимости от графика”, — пересказывает ее слова Сергей Мудрый. Он — ортопед-травматолог мариупольской городской больницы № 1 в Кальмиусском районе. 

Уже с 1 марта “скорые” в городе не работали — тогда город был полностью обесточен и лишен связи. В больницы раненых людей привозили сами жители, волонтеры или военные.

Всех, кто остался, перевели в другие отделения, однако мест все равно не хватало. Ежедневно травматология принимала 4-5 тяжелораненых людей, легкораненых — 6. 

“Тяжелые были пациенты, проникающие раны грудной и брюшной полости. Ранка входная маленькая, а осколок внутри — и там ранение печени, кишечника, почек. Операции многочасовые, после них пациенты выходили в тяжелом состоянии, и полноценного ухода не было. Кровь не перельешь, ее вообще не было. Многие пациенты погибали на третьи сутки, большие кровопотери, компенсировать было невозможно”, — рассказывает Сергей. 

В морг врачи ежедневно вывозили три-четыре человека, уже через неделю он был переполнен.

“Он рассчитан на 20 мест, поэтому рядом складывали. Выручали тогда морозы. Мы волновались, если солнце станет активным, тела будут разлагаться, придется яму рыть большую. А кому тогда было это делать?” — говорит врач.

В мирное время ампутация — это обязательно истерика

Сергей с благодарностью вспоминает коллег, оставшихся в больнице. 

“До 16 марта я работал с напарником Сергеем Русановым, тоже травматологом, рядом были операционная сестра Надежда Белоконь, санитарка Елена Рябовол. Но условия работы были как в средневековье”, — рассказывает Мудрый. 

Из-за отсутствия света у врачей не было возможности пользоваться рентгеновским аппаратом. 

“Нет воды, нет света, нет рентгена. Вот это и было нетипично. Оперировали как Пирогов во время Крымской войны, как врачи 19 века. Травматолог должен видеть снимок: какой перелом, как собирать — это деликатный процесс. А тут прилетает обломок, который перемалывает в фарш мышцы, сосуды, кости”, — объясняет Мудрый. 

В начале блокады врачи берегли конечности пациентов, но настал момент, когда закончились аппараты наружной фиксации, известные в народе как аппараты Елизарова. И они решили делать ампутацию при тяжелых переломах сразу. 

“Приняли решение: если будут минно-разрывные переломы, делать ампутацию. Когда размолотые мышцы, трудно ухаживать за пациентом и в мирное время. Нужны частые перевязки, иначе — гангрена. Был случай: женщине сохранили ногу, а через две недели все равно пришлось ампутировать. Едва нашли возможность ее сделать, анестезиолога не было”, — рассказывает врач.  

Тогда ампутацию женщине сделали под локальным обезболиванием. Врач объясняет, что это была распространенная ситуация в блокадном Мариуполе. 

“Делали локальную блокаду нервных пучков плюс кетамин. Человек отключался на 15-20 минут, а при обычной анестезии он без сознания 40 минут-час”, — объясняет Мудрый. 

Сергей говорит, что в мирное время ампутация у пациента вызвала нервный срыв, но в войну в мариупольцах что-то изменилось. 

“За 30 лет стажа могу сказать, что в мирное время ампутация — это обязательно истерика. А тут на фоне войны на массовая травма. Все понимали: это война. Осознание того, что все страдают, что плохо всем, что-то изменило во всех. Реактивных реакций не было. Только у одного мужчины был психоз — он потерял руку. А так люди, конечно, были очень подавлены”, — рассказывает Сергей. 

Вода из бассейна и светильники из подсолнечного масла

Убежища врачи обустроили под всеми возможными отделениями — травматологией, неврологией, админкорпусом и т.д. 

“Под диализом положили поддоны, упаковки с ватой. Электричество подвели. И когда включали генератор для диализа, в убежище было светло. А так делали каганцы из подсолнечного масла”, — говорит Мудрый. 

Полномасштабное вторжение россиян отбросило быт мариупольцев на несколько столетий назад, ведь каганцы — древние светильники, где веревка пропитывается маслом. 

Воду, которая была отключена вместе со всеми другими коммуникациями еще 2 марта, врачам первое время подвозили предприниматели, пожарные и волонтеры:

“Привозил нам “Струмок”, пока у них не закончились запасы, пожарные две машины привезли, возили волонтеры из источников. Наконец, Жук (анестезиолог Александр Жук — прим.) организовал нам техническую из нашего заводского ФОКа (физкультурно-оздоровительный комплекс — прим.)”.

Врачи использовали воду, выкачанную буквально из бассейна для занятий плаванием и аквааэробикой. 

“Использовали ее для диализа, а мы кипятили и делали чай и супы на костре”, — вспоминает Мудрый. За это время Сергей потерял 15 кг веса. 

В подвалах больницы № 1 укрывались родственники врачей и жители, эвакуированные из Сартаны, поселка Мирный, микрорайона “Украина”. Только в подвале травматологии нашли укрытие около 100 человек.

“А были еще подвалы неврологии, диализа, поликлиники, админкорпуса. Точное количество людей не назову, но много. Люди были уверены: больница — это святое, ее трогать не будут”, — говорит Мудрый. 

Но прилеты были в каждом отделении. Сначала “Грады” разрушили травматологическое отделение, затем урологическое, затем диализное. Обстрелы стали настолько плотными, что сотрудники диализного отделения спустили  все два десятка кислородных баллонов, приобретенных во время пандемии для искусственной вентиляции легких.

“Если бы они взорвались, снесло бы целый корпус”, — рассказывает врач.

Перестали включать врачи и генератор для операций. “Он гудел как танк по звуку, боялись привлечь внимание. Мы уже не грели чайник, батарейки все сели, остались только светильники. Ориентация день-ночь потеряна. Только гул самолета и мысли: как упадет бомба, ходы завалит и разгребать никто не будет”. 

29 марта ранение получил коллега Сергея — заведующий отделением госпитальной нефрологии и анестезиолог Александр Жук. Он сам ввел себя в состояние наркоза.

“Жук консультировал нас, пока не отключился. Раненый он давал распоряжение анестезисткам по введению препаратов. Мы с Саенко (хирург Игорь Саенко — прим.) едва спасли его. Чтобы поднять давление, нужна была кровь. Нашлись доноры в убежище. У мужа его коллеги была такая ​​же группа крови. И без всяких проверок совместимости мы начали переливание. Времени у нас не было, пошли на риск. Он потерял до трех литров крови, давление было 60/20”, — говорит Мудрый. К счастью, его коллегу удалось спасти. 

Нередко пациентам раны не зашивали вообще

Сергей Малахов заступил на суточное дежурство 23 февраля и домой больше не попал. Его дежурство затянулось на целый месяц. 

Первые раненые в больницу № 4 на Левом берегу поступили 26 февраля. После бомбежки на проспекте Свободы возле школы №48 снаряды попали в 12-этажку. 

“К нам приехали 10 человек, три семьи. Одна жила в том доме, а другие — их гости, друзья и родственники, которые были эвакуированы из Виноградного и Ляпино. Но ранения еще были легкие — пострадали только мягкие ткани, обломки в бедрах, руках”. 

Сергей Малахов — торакальный хирург городской больницы №4 им. Мацука. Основные направления торакальной хирургии — это хирургия острых травм грудной клетки, легких, сердца. Также многие последние годы работал в отделении гнойной хирургии. Привычные для Сергея Малахова операции связаны с осложнениями сахарного диабета, осложнениями острого тромбоза сосудов нижних конечностей и другим. 

“Гангрены, абсцессы — это моя работа, ведь я работал также в гнойной хирургии. Однако встречался и с ранениями раньше, когда дежурил ургентно. Но это были ножевые ранения. Осколочные ранения все для меня были впервые. Сами по себе они не сложные, но проблема в том, что они были множественные. Одно дело — одну дырочку зашить и быстро промыть брюшную полость. И совсем другое, когда в брюшной полости 20 дыр, когда повреждены несколько кишечных петель. Это требует гораздо больше времени”, — рассказывает Сергей. 

Поскольку ранения в большинстве были комбинированными, очень многие мариупольцы находились на грани жизни и смерти. Люди получали одновременно ранения головы, грудной клетки и брюшной полости. Но, несмотря на пессимистические прогнозы, мариупольским врачам удавалось вытаскивать людей с того мира. Малахов вспоминает молодого человека, который поступил в больницу с обломочным ранением поясницы. 

“Мы заподозрили повреждение селезенки, произвели вскрытие брюшной полости. А в ней 4 литра крови. Повреждена селезенка, тонкая кишка в нескольких местах. Донорской крови нет, сделать реинфузию (переливание собственной крови — прим.) невозможно, поскольку эта кровь инфицирована содержанием кишечника. Мы удалили селезенку, но я действительно думал, что не выживет. Но он выжил”, — рассказывает Малахов. 

В блокадное время больница не могла обеспечить стационарный уход каждому. Большинство раненых мариупольцев врачи спасали в приемном отделении — доставали обломки и перевязывали. Малахов говорит, что обычно пациентам раны не зашивали вообще, а только обрабатывали и тампонировали салфетками с гемостатическими и антисептическими растворами. 

“Обломок грязный, он вылетает сквозь кожный покров, через грязную одежду. Вместе с обломком в мягких тканях оставались клочки одежды, мы не всегда могли найти их во время ревизии. И лучше не зашивать, чтобы не образовались гнойные раны, флегмоны. Во время перевязок обломки выходили сами и раневой канал затягивался сам”, — объясняет врач.

Санитарные условия в блокадном Мариуполе были ужасающие, вспоминает хирург. Перед операциями врачи не имели возможности обрабатывать руки по правилам из-за отсутствия достаточного количества воды, поэтому несколько подходов обрабатывали их антисептиком. 

“Очень помогли нам “ковидные” запасы антисептика, инструментов в заводской упаковке, одноразовых костюмов. Хотя стерильность была достаточно условной”, — отмечает Малахов. 

Ни угроз, ни криков: медицинская сортировка во время блокады

В мирное время операции, связанные с ранениями брюшной полости, занимали около часа времени, однако в результате множественных ран врачам приходилось спасать человека до 4-5 часов. Каждый день операционным врачам приходилось спасать до десяти человек — это были раненые в крайне тяжелом состоянии. Врачам приходилось распределять пациентов между отделениями не только по специфике ранений, но и по приоритетности выживания. 

“Если поступало сразу 15-20 человек, нужно отобрать людей, которым ты можешь помочь 100%. К примеру, пациент в агонирующем состоянии, давление не определяется, он практически умер. Если бороться за него, более легкий пациент погибнет из-за несвоевременной помощи”, — объясняет Сергей. 

Малахов вспоминает, что мариупольцы воспринимали эти экстремальные решения врачей стоически — без громких скандалов и даже слез. 

“Скажем, за грудки меня никто не хватал. Ни угроз, ни криков. Как-то в этой ситуации даже родственники пациентов адекватно воспринимали реальность. Они видели двух врачей и 15 пациентов — и понимали, что мы не можем помочь каждому одновременно”, — говорит Малахов.

Самый старший выживший и быстро восстановившийся пациент — 90-летняя женщина, стойкость которой Малахов вспоминает с уважением. 

Читайте также: "Поврежденные конечности, животы, лица": истории женщин, которые боролись за жизнь мариупольцев в осаде

Все пациенты поступали в больницу до 7 часов вечера. После комендантского часа мариупольцы закрывали подъезды на самодельные засовы, а город охватывала непроглядная тьма. Плотные обстрелы, авиаудары и вероятность стать мишенью снайперов останавливали жизнь в городе вместе с ранним мартовским закатом. 

“Очень редко привозили раненых вечером — люди рисковали. Но и такие случаи были”, — говорит Малахов.

Уже в середине марта в больнице стал выходить из строя генератор, заканчивалось топливо, лекарства, перевязочные материалы. 

“Мы понимали, что скоро больница не сможет функционировать”, — вспоминает Сергей.

В настоящее время в больнице не было ни одного окна, были разрушены отделения неврологии, инфекционное, отоларингологическое, поликлиника.

“Расстрельная Набережная” и возвращение в Украину

Выезжать из города обоим врачам пришлось в разных направлениях. С Левого берега можно было выехать только через Набережную, которая получила печальную славу “расстрельной”. 

“Люди ехали по ней, попадали под обстрел, бомбардировки. Их привозили обратно раненых”, — вспоминает хирург Сергей Малахов. 

Однако Сергей вместе с женой тоже отважился на выезд — удалось только с третьей попытки. 

“То мост был заблокирован, то был жестокий бой. Наши военные предупреждали: вы, конечно, можете ехать, но вы погибнете, лучше не рисковать. Только с третьего раза, мимо “Азовстали” по старому горбатому мосту проехали, едва выдержал нас”, — вспоминает Малахов.

Впереди Сергея и его жену, врача-инфекциониста, ждала длинная дорога в Запорожье через многочисленные блокпосты оккупантов. Сейчас он работает в Киевской областной клинической больнице. 

“С работой сейчас непросто, администрация не может устроить всех, кто приезжает из горячих точек. Мне удалось найти работу, поскольку в то время многие выехали из Киева. Коллектив мне очень нравится, будто я работаю с ними очень давно”, — говорит Малахов. 

У Сергея Мудрого путь эвакуации был еще сложнее, чем у Сергея Малахова. Эвакуироваться пришлось транспортом оккупантов.

“В первый день нам дали 20 минут на сборы. Мы собрали тяжелораненых пациентов. На следующий день — легкораненых, женщин с детьми. Медработники ехали в последнюю очередь”, — вспоминает врач. 

Весь медицинский состав больницы №1 вывезли тогда в Сартану, впереди врачей ждала фильтрация:

“Мы поняли, что процедура эта долгая. И сделали перерыв в Сартане. Все заросшие, лохматые, нашли парикмахера там. Сартана тоже вся разрушена, ни света, ни воды. Только колодцы и генераторы. И пока стриглись, взяли у родственников парикмахерши телефон. Как плакала моя сестра!”

Тогда семье Мудрого удалось найти перевозчика в Запорожье, но автомобиль не смог проехать Васильевку — там шли бои. Через Крым, россию и Грузию Сергей вывез свою семью в Польшу и еще месяц решал вопросы жилья и учебы для сына. А потом вернулся в Украину. 

“Мне предлагали там работу. Но мне 59 лет, выучить польский до профессионального уровня невозможно. А идти на стройку — не мое. В какой-то момент накрыла депрессия — или разлука с семьей, или прощай, профессия”. 

Сейчас Сергей Мудрый работает в Киеве на двух работах — в клинической больнице № 8 и частной клинике “Денис”. 

Он с ностальгией вспоминает свою больницу в Мариуполе: “Больница была обеспечена полностью. Растворы, инструменты — все разграблено, все вывезено орками. А сколько личного инструментария осталось там. Была в Киеве операция — и не было привычного для меня инструмента. Так я пошел в Эпицентр, купил инструмент, переделал под себя. Когда-то у меня была квартира, машина… Как теперь на это заработать снова?”

***

По обновленным данным в результате вторжения россиян в Мариуполе погибли около 50 тысяч горожан, и, вероятно, эта цифра не окончательная. Проводя захватническую войну против Украины, россия отнимает десятки тысяч жизней, разрушает дотла города и отбирает у выживших людей их благополучие. Несмотря на смертельные вызовы, наши герои остались верны профессии и мариупольцам в трудные времена. И сейчас продолжают восстанавливать свой привычный ритм жизни.