"Крошечный обломок перебил все брюшные органы": как ветеринарный врач работал в военном госпитале блокадного Мариуполя

 Ветеринарный врач Роман Ромашканов посвятил 13 лет своей жизни лечению животных. Он и предсказать не мог, что ему придется ассистировать на операции брюшной полости у человека и собственноручно проводить ампутацию. 

Уже на второй день после полномасштабного вторжения ветеринарный врач Роман Ромашканов пришел как волонтер в гарнизонный госпиталь №555, созданный на базе 61-й мобильной больницы. Первые дни вторжения Ромашканов занимался внешним укреплением госпиталя. Тогда в Мариуполе была еще связь и электроэнергия, в сутки поступало до 10 раненых военных и штат госпиталя работал в обычном режиме. 

“Честно, командование первое время не понимало, как общаться с нами. Приказ отдавать — так мы гражданские добровольцы. Говорили: А не мог бы ты сделать? Сходи, пожалуйста”. Да конечно сделаю, зачем я здесь?! Но с 3 марта условности закончились. Приказы отдавали всем”, — вспоминает мариуполец.  

Именно с третьего марта Мариуполь был полностью обесточен и лишен всех коммуникаций, водоснабжения, отопления, мобильной связи. Число раненых начало увеличиваться в геометрической прогрессии, уже в конце первой недели марта госпиталь принимал до 80 раненых в день.

Военные врачи поняли, что город окружен, когда к ним впервые поступили раненые с юго-западного направления. 

“Раненые с направления Широкино — это было ожидаемо. Но мы были в шоке, как быстро попали к нам бойцы с мелекинского направления, бердянского. Наступление с той стороны не предполагали даже опытные военные хирурги”, — вспоминает ветеринарный врач. 

Места в морге закончились уже в конце первой недели марта

Однако, если поначалу это были исключительно военные, впоследствии в госпиталь начали поступать гражданские. И их ранения были тяжелыми. 

“90% ранений военных — это травмы конечностей. Очень редко с травмами головы или полости. А у гражданских не было ни касок, ни бронежилетов. Это был ужас. Ранение полости — это операция на 5-7 часов, перешить надо весь кишечник”, — рассказывает Роман.

Задача военного госпиталя стабилизировать раненого, чтобы потом транспортировать его в гражданскую больницу, объясняет Роман. Однако эвакуация становилась все тяжелее. Плотная бомбардировка Мариуполя авиацией и уличные бои, круг которых сужался, делали невозможным перемещение по городу. Число раненых в пределах госпиталя увеличивалось, как и количество погибших. 

“Когда мы встречали машину с ранеными, мы могли определить жизнь в раненом по положению ботинок”, — мрачно говорит Роман. 

Места в морге закончились уже в конце первой недели марта, поэтому умерших складывали в мешках вдоль стены госпиталя. Роману пришлось выносить тело гражданского мариупольца — дородного мужчины, которого несли несколько санитаров. 

“Это был крошечный обломок, который перебил все брюшные органы. Вся брюшная полость была в крови”, — вспоминает Роман. 

Выживать с обломками в тканях

Больше всего Роман боялся оказаться перед выбором триажа — медицинской сортировки, когда оказывают помощь по приоритетности выживания человека. Однако ему пришлось наблюдать за трудным выбором врачей. 

“Был один мужчина, гражданский. Не было у него части черепа. Он был без сознания, только отрывисто дышал. Мужчина просто истекал кровью и доживал свою жизнь в агонии. В госпитале ничего не могли поделать с головным мозгом. Пришлось просто сделать обезболивание”, — вспоминает Роман.

Атмосфера в госпитале была напряженная, говорит Роман, однако уравновешенная. Врачи отключили эмоции, стойко вели себя и раненые, как военные, так и гражданские. Иногда растерянные горожане предлагали военным врачам деньги за помощь — однако в городе, охваченном мародерством, уже практиковался бартер, а ценность денег равнялась нулю. 

“Военных привозили очень быстро, еще в состоянии аффекта, они психологически еще были на поле боя. Гражданские тоже были в состоянии шока, но чтобы люди кричали от боли, как в кино, такого не было, — говорит Ромашканов. — Человек мог замереть в момент ранения. Привозили людей, которые судорожно держали баклажку перед собой, простреленную, в крови, и невозможно было разомкнуть их пальцы”.  

В военных условиях большинство манипуляций происходило под местным наркозом. Обломки, застрявшие в мягких тканях, Ромашканов вытаскивал с помощью неодимового магнита.

“Магнит настолько мощный, что двумя руками трудно его отцепить от своего бронежилета, к которому он постоянно прилипал. Однако люди терпели, ведь операционные были всегда заняты”, — говорит волонтер. 

По его словам, множество мариупольцев продолжали выживать в блокадном городе с обломками в тканях. 

“Если обломки маленькие и очень глубоко в тканях, например, в ягодичных мышцах, их не доставали. Давали антибиотики, обломок инкапсулировался. Такие мелкие операции лучше проводить в мирное время”, — объясняет Ромашканов.  

Среди раненых мариупольцев немало было людей преклонного возраста. Роман вспоминает пожилую женщину с обширной раной от поясницы до колена: “Мышцы были вывернуты, но она сама дошла до госпиталя. Ей все зашили, почистили и еще несколько дней она возвращалась на уколы антибиотиков”.

“200. Хочешь им сказать?”

Сначала задачей Романа была обработка ран и перевязка, затем ассистирование на полостных операциях. 

Однако настал день, когда ему пришлось делать ампутацию — большого пальца руки. 

“На самом деле я и не собирался этого делать. Но врачи “зашивались”, говорят, чего стоишь, иди. Ампутация прошла удачно, хотя анатомия совсем другая. В брюшную полость или грудную клетку я точно не вмешивался бы, поэтому вероятность навредить была бы больше, чем возможность помочь, но с пальцем я справился”, — говорит Ромашканов.

Нарушить эмоциональное равновесие врачей могли только раненые дети, вспоминает волонтер. Известные кадры с реанимацией детей с нагрудной камеры Тайры, парамедикини Юлии Паевской, происходили на глазах Ромашканова. Первые дети в военном госпитале — 8-летняя девочка и 12-летний мальчик, на которых бросили все силы госпиталя. Однако выжил только один ребенок. 

“Мальчик погиб, это был шок для всех. Санитарки плакали, очень тяжело психологически. Это не взрослого дядю оперировать, который ругается и просит закурить в операционной. С детьми эмоции всегда включались”, — вспоминает волонтер. 

Точное количество погибших детей Ромашканов не называет, лично он являлся свидетелем гибели одного ребенка. Но волонтер вынужденно стал участником тяжелого разговора с родителями второго погибшего ребенка. Однажды в операционную военные принесли раненого мальчика 10 лет. В поисках ребенка родители наткнулись на Романа и показали ему фотографию. Волонтер утвердительно кивнул головой: “Видел”, и родители ободрились: “Как он?”

Но прежде чем Роман смог произнести хоть слово, родителей оттеснила санитарка. 

“Она беззвучно произнесла одно слово: “200”. И я застыл. “Хочешь им сказать?!”  — прошептала мне санитарка. Но у меня не было морального права. И я не мог выжать ни слова”, — вспоминает Роман.

*** 

оенный госпиталь прекратил свою деятельность 15 марта 2022 года. По свидетельствам сотрудников госпиталя в СМИ, в тот день россияне сбросили на госпиталь авиабомбу, из воспоминаний Романа — в тот день госпиталь пострадал от сокрушительного минометного обстрела. 

“Я тогда дошивал руку гражданскому, как раздались два взрыва. Я понимал, что это корректировка, и сейчас будет массированный обстрел. Я гражданского забрал в подвал, другой медик выскочил на улицу и поднял одной рукой раненого бойца терробороны Мариуполя за ремень и занес внутрь. Вот такая сила была у людей на адреналине”, — говорит Роман. 

После обстрела Роман впервые с начала вторжения россиян вернулся к близким, и услышал от них слухи о неофициальном коридоре. Роману удалось выйти из города вместе с близкими. Большинство штата госпиталя эвакуировались в убежища металлургических комбинатов — “им. Ильича” и “Азовстали”. 12 апреля мариупольские медики попали в плен.