"Я выйду, а ты, конвоир, останешься здесь. Это ад — твой дом": реалии колонии в Еленовке

Когда в середине марта в Мариуполе открылся неофициальный “коридор”, предпринимательнице и волонтерке Анне Ворошевой удалось вывезти из города десять человек. Однако добравшись до Запорожья, она решила вернуться в Мариуполь, чтобы спасать других. Она потратила более 130 тысяч гривен кредита на закупку микроавтобуса, на второй хватило благодаря донатам украинцев и иностранцев, которые узнали ее историю спасения из статьи “ВВС”. Вместе с другими волонтерами Анна плотно загрузила машины “гуманитаркой” — консервами, памперсами, лекарствами — и вернулась в Мариуполь, который россияне стирали с лица земли.

Волонтеры объезжали город район за районом — раздавали помощь и собирали людей. Была договоренность собрать всех в безопасном поселке вне Мариуполя, а затем двинуться в Запорожье.

Однако 27 марта во время очередного круга волонтеров задержали на блокпосте Мелекино. 

“Они увидели в Приват24 донаты из Нидерландов, США, и это была красная тряпка для них. Как будто я иностранный шпион”, — говорит Анна. 

Анну и ее друзей-волонтеров задержали и она оказалась в Еленовке, где проведет 100 дней в одном из корпусов колонии — корпусе ДИЗО. Первое, что она сделает после освобождения, будет писать мариупольцам, которые рассчитывали на ее помощь. Как ваши родители? Уехали, живы? Как я рада!” — писала Анна. А те 30 человек, которые ждали ее в поселке, выбрались благодаря помощи ее друзей из-за границы — новые ключи от микроавтобуса передавали в Украину из самого Роттердама. 

“Я так надеялась, что они догадаются!” — с облегчением вспоминает Ворошева.

Два пленника на один квадратный метр

Мы говорим с Анной об устоявшемся в киноиндустрии героизме — о романтизированном образе непокоренного пленного, который гордо плюет в лицо палачу. Подобные штампы не имеют ничего общего с реальностью, отмечает Анна. 

“Теоретически, вот набросимся мы вместе на них. А потом что? Как выйдем из помещения? Там люди с автоматами. Героизм людей в плену — это вытерпеть и выжить. Не сломаться и не сойти с ума из-за побоев, унижений или условий быта”, — говорит Анна. 

На апрель 2022 года в Еленовской колонии удерживали около 700-800 человек, к середине апреля — 2500-3000, в пиковые моменты, по словам Анны, в колонии находились 4200-4500 человек. 

“В камере с двумя койками находились от 7 до 10 человек. За все 100 дней плена, наверное, была неделя, когда в моей камере было три человека, это во время этапирования”, — вспоминает волонтерка. 

Из-за переполненности камер люди спали поочередно — по два часа. В камерах была ужасная духота. Некоторое время Анна была вынуждена выполнять работу — вести список заключенных.  

“В камере на 24 кв. м было 55 человек, в камере на 20 кв. м — 47 человек. Я намеренно медленно записывала фамилии, чтобы людям зашел воздух в камеры”, — рассказывает Анна.  

Наказание за косточку черешни и хлеб на 16 частей

Все заключенные бесконечно чувствовали, что они являются частью собственности руководителя колонии, вспоминает Анна. Поэтому всех пленных использовали в качестве средства достижения любых целей руководства, говорит волонтерка. Все пленники были привлечены к принудительным работам. 

Руками пленных женщин на территории колонии разбили огород. 

“Земля была без присмотра лет 10, девушки руками рвали сорняки, копали все газоны. Мы еще шутили, пока не соберем урожай и не закрутим консервацию, не выйдем отсюда”, — вспоминает Ворошева. 

В огороде выращивали капусту, огурцы, росли плодовые деревья. Пленные наивно надеялись, что летом будут смаковать плоды своих усилий. 

“Нет. Более того, если у человека находили косточку черешни, его наказывали. Ударами палкой, лишением прогулок, другими ограничениями”, — рассказывает Ворошева. 

За время пребывания в колонии Ворошева потеряла 10 кг веса. Пленные не видели ни консервов, ни какого-либо другого белка. Пленные мужчины были вынуждены готовить борщ из картофеля и маринованной капусты на воде. Свекла в борщ попадала еще реже. 

В основном ежедневный рацион пленных состоял из каши и хлеба. Порции хлеба сравнимы с рационом времен Голодомора, когда украинцы получали хлеб по карточкам — 300 граммов в день. 

“Хлеб с Еленовского хлебокомбината мы узнавали по вкусу. Типичный “серый” за 16 коп. из советского прошлого. Его хранили в корпусе ДИЗО, где бегали крысы. А потом резали нам. Буханку около 650 г резали на четыре части. Четверть — это на завтрак, обед и ужин, три раза в день. Когда другой пищи не давали, он спасал», — вспоминает волонтерка. 

С последующим прибытием новых похищенных пленников в колонию порция только уменьшалась.

“В середине апреля нас стало ближе к 2000 человек. Тогда пошла новая волна пленных, хлеб стали резать теперь на 8 частей. И выдавали иногда раз в день. Когда нас позже стало 3000 человек, хлеб резали вдоль и еще на 8 частей. То есть мы получали 1/16 хлеба”. 

В конце мая в колонии заработала пекарня. Теперь хлеб готовили пленные женщины. 

“Это был “кирпичик”, по весу еще меньше — где-то 500 г. И более рыхлый”, — рассказывает героиня. 

Женщины работали практически круглосуточно в три смены, было свободное окно только с 4:00 до 6:00 утра. Часто из-за холодных вечеров тесто не поднималось, а иногда портилось совсем. 

“В тот вечер тесто месили девушки из моей камеры. И вдруг выключился свет. На 20 часов. И вся колония осталась без хлеба”, — вспоминает Ворошева.

Бывали дни, когда пленные оставались не только без хлеба, а без какого-либо питания вообще. Это были дни этапирования пленников. 

Пытки для мужчин и женщин: “Песенные соревнования”, мытье туалетов и депривация сна

Рассказывая свою историю, Анна акцентирует, что отношение к женщинам и мужчинам в колонии было разным.

“К женщинам не применялось физическое насилие, никаких сексуальных посягательств. Женщины для самих мужчин-конвоиров — это не стандарт, новый опыт. У мужчин совсем другая история. У них царит суровая иерархия. Мужчины не выходили из камер по 5-6 дней. Они не получали душа в принципе, им никто не отвечал даже который час”, — говорит Анна. 

Пленных мужчин заставляли приседать, разбиваться по алфавиту, приседать на счет один, два, три. Смены конвоиров соревновались между собой. Заключенные мужчины должны были готовить свой “номер” и петь. 

“Пели “Катюшу”, какие-то тик-токовские песни. Конечно, никому из наших мужчин не было весело. Но мы пробовали поддержать их. Юмор был нашим оружием. Мы не могли позволить себе разрушаться от участия в этих унизительных вещах. Мы выше этого. Наша поговорка была такова: “Я выйду, а ты [конвоир] останешься здесь. Это ад — твой дом”, — говорит волонтерка. 

Ворошева говорит, что ни один мужчина в колонии не избежал избиения. После допроса мужчин заставляли возвращаться в камеры на корточки. Если человек не мог, его заставляли ползти.

Для женщин наказания заключались в основном в “унизительных” на взгляд палачей работах, лишении прогулок и депривации сна. Так, захватчики неоднократно пытались заставить говорить на русском языке парамедикиню Екатерину “Пташку”. Как и спеть гимн т.н. “днр”. 

“Она отказалась, вместо этого предложила спеть украинский. И они заставили ее мыть пол, когда вышла из строя канализация и все это разлилось”, — рассказывает Ворошева. 

Однако, даже после наказаний Екатерина продолжала петь украинские песни. “Однажды спела на всю колонию. Сначала была звенящая тишина, а потом вся колония аплодировала ей”. 

Испытывать волю Екатерины оккупанты решили посредством депривации сна — распространенной пытки путем физического истощения человека. 

“Она сделает работу, приходит в камеру спать, ее возвращают. Говорит: “Я не спала”. Ей: “Потом поспишь”. Ей не давали спать, до двух суток без сна. Мы говорили: “Катруся, ты чего? Береги себя! Не для того мы выжили”, — объясняет Анна. 

Психическое и физическое здоровье: Женщины не вставали с кровати

В Еленовке не было никого, кто бы не заболел бронхитом, рассказывает Анна. У всех были кишечные расстройства в результате плохой пищи. Большинство людей страдали зубными болями, кроме тех, у кого челюсти были выбиты во время допросов. Два человека в колонии страдали эпилептическими приступами, в колонии до сих пор находится одна беременная женщина. У многих — панические атаки. 

Импровизированный душ находился внутри корпуса ДИЗО. Это был контейнер на 7 кубометров воды, который заключенные наполняли собственноручно, и два шланга: 

“Чтобы помыться, должно было синхронизироваться много факторов. Нагретый бак, настроение конвоиров, время, не нахождение тебя на допросе. Если удастся, ответ обычно: “Хорошо, прямо сейчас”. И у тебя было 5 минут на трех-четырех человек”. 

Мыло в колонии появилось в конце июня, как и гигиенические прокладки для женщин.

“Прокладок не было до конца июня. Делали тряпки из медицинских халатов. В медицинской части находился склад с остатками упакованной медицинской формы — шапочки, халаты. Мы просили их у медсестры, она тоже заключенная”, — говорит Ворошева. 

Отросшие ногти женщины приспособились “подпиливать” об цементные стены. Однако некоторые женщины в Еленовке теряли веру, замыкались в себе и не имели сил заботиться о себе.

“Они не вставали с кровати, отказывались от еды. Некоторые из них не были в душе 25 дней. Я находила для себя силу в помощи отчаявшимся людям. Настаивала, чтобы им предоставили доступ к душу. “Тебе че, больше всех надо?” И я разговаривала с конвоиром на языке его уровня. Давила не на жалость, а так: “Саша, нам нужно в душ, мы же бабы. Мы уже воняем”. Переходила на сленг. А женщины… Они боялись выйти, боялись его. Им стыдно раздеваться, стыдно, что грязь. Я помогаю снять ей футболку и использую ее в то же время как мочалку. А она стоит и плачет. Испытывает и радость от душа, и унижение одновременно, что кто-то касается ее”, — плачет от воспоминаний Ворошева. 

Доведение до самоубийства и смерть после допроса

Анна рассказывает о камере мужчин, в которой находились 55 человек. Это камера на 24 кв. м, рассчитанная на 8 человек и без единой полки. Мужчинам не только запрещен доступ к душу вообще, определенное время им запрещали и доступ к туалету. 

“Было отказано в воде, чтобы смывать эту “чашу генуя”, которую считали туалетом, — рассказывает Анна. — Мочились в емкости, чтобы потом этим смывать. Когда забилась канализация, был приказ не пользоваться туалетом. Ну, сколько времени 55 человек выдержат? Там отвратительная пища, это кишечные расстройства. Был туалет на первом этаже для сотрудников. “Можно?” “Можно Машку за ляжку”, — в ответ. Так, забивается канализация в камере. Открывается дверь: “Кто срал?! Сюда мне 5 человек!” И люди выходят, их избивают. Логики там не было, только жестокость”. 

С военнопленными мужчинами обращались очень жестоко, говорит Анна. Обычно их приводили из бараков в корпус ДИЗО — подготовить к дальнейшему допросу. 

“Мы не могли видеть это, да и не хотелось. Но я это слышала. Выкрик фамилии, топот ног, открывается дверь, шаги останавливаются. И начинается. Слышны удары, крики, падение тела. Крик: “Встань!”, “Убери руки!”, “Не закрывай лицо!” Мужчина плачет, умоляет: “Не надо больше!”, но избиение продолжается. И крик превращается в бесконечный крик”, — вспоминает Анна. 

Анна говорит, что было достаточно четырех минут пыток, чтобы человек не смог сдержать крика.  

“В среднем мужчины держались около 10 минут. Многие терпели очень долго и не кричали. А мы молились: “Ну закричи”, — говорит Ворошева. 

Пытки в Еленовской колонии выдерживали не все. Анна ссылается на слова других находившихся там волонтеров — как минимум один человек не вынес избиения. Мужчину вынесли из камеры мертвым. 

По своим наблюдениям Анна свидетельствует о том, что в Еленовской колонии был зарегистрирован факт самоубийства. Она не знает, брать ли этот факт в кавычки:

“Это произошло в соседней камере. Я слышала, что говорили сотрудники колонии в коридоре, этот случай зафиксирован на фотоаппарат как сотрудниками колонии, так и медицинскими работниками скорой из Донецка. Мужчина перерезал себя бритвой. Но как она у него оказалась? Человека обыскивали до этого, после этого. Бритва просто могла лежать там”. 

Анна допускает, что это был факт доведения до самоубийства. “Этот человек был там три или четыре раза. В то утро, где-то в половине шестого, конвоир на цыпочках заходил в камеру. И когда вернулся позже, сделал вид, будто впервые увидел [тело умершего человека].

На этой территории бесправия встречались люди, которые сочувствовали пленным. 

“Они отворачивались, когда видели, что мы передаем хлеб мужчинам. Был один конвоир, в смену которого купалась вся зона. Он был из т.н. “днр”, работник какой-то колонии. Когда мы ждали этап из “Азовстали”, сказал: “Держитесь, девушки, будет очень жестко, берегите психику. А я сюда больше никогда не вернусь. Не платят мне столько”, — рассказывает Ворошева. 

Когда через два дня заехали пленные из “Азовстали”, новый конвоир подошел к камере Анны, положил руки на окошко и зевнул. 

“Что ты?” — Спросила Анна. “Да пи*да. Прикинь, “Азов” х**рыть запретили”. “Ну ты крепись”, — ответила Анна. 

По прибытии пленных из “Азовстали” в колонии началось послабление. С 00:00 и до 6:00 в корпусах наступала тишина — замолчало радио, перестали мучить пленных, в пищу начали добавлять “перышки мяса”. Однако затишье длилось всего две недели. 

“Это чистой воды садизм, психопатия. Не было у них ни сострадания, ни стыда. Есть размер ноги, размер души, а есть размер садизма”, — рассказывает о россиянах Анна. 

Она объясняет, почему выходящие из плена не рассказывают всех деталей: 

“Это не потому, что кто-то не хочет травмировать читателя. Трудно афишировать пережитое унижение, особенно мужчинам. Когда ты попадаешь в пространство абсурда и беззакония, это сложно осознать. Ты не понимаешь, почему это происходит, ведь этого не может быть, просто потому, что не может быть. Есть люди, которых охватило состояние абсолютного страха. Есть те, кто пытается выжить, используя понимание нового пространства. И есть люди, которые осознают все полностью, не закрывают глаза, но потом прячут все это в шкаф сознания, чтобы закрыть и никогда не вспоминать. Я не хочу забывать. Это часть моего опыта”.

Что делать родственникам пленных

Среди родственников пленных, будь то военные или гражданские, нередко распространяется мнение, что публичность пленного может помешать дальнейшему обмену. Однако Анна считает, что умалчивать о том, что ваш родственник находится в плену, — не надо. 

“Более того, беду нужно персонализировать, — советует Анна. — Пленных много. Есть военные, мирные жители. У каждого есть своя история. Есть беременные, люди после инфаркта. Говорите об этом, стучите во все инстанции”. 

Волонтерка говорит, что обращаться стоит к обеим сторонам, как к украинской, так и российской.

“Письмами заваливать нужно обязательно. Поскольку часто бывает так, что в Украине у человека уже есть статус пленника, а россия не подтверждает это, чем делает невозможным запрос человека на обмен”, — говорит Анна. 

Она советует родственникам гражданских пленных акцентировать в инфопространстве внимание конкретно на том, что человек именно гражданский.  

“Это обязательно, ведь это нарушение правил ведения войны, — говорит Анна. — Да, само понятие “правила ведения войны” — нонсенс, но они нарушают даже эти ужасные вещи. Обязательно нужно подчеркивать, что россия — страна-террористка, потому что она до сих пор не признана таковой. Я встречала жен бойцов т.н. “днр”, они как-то выехали в Европу с двумя паспортами и пользуются благами, за которые Украина заплатила кровью. И своим поведением они обесценивают образ украинца”. 

Но самое главное, что подчеркивает Ворошева, — родственникам и близким пленных надо продолжать жить: 

“От всех, кто находится в плену, единственное пожелание к близким. Продолжайте жить, продолжайте любить. Мы мечтали только о том, чтобы наши дети были счастливы, любили, строили семьи и не отчаивались. Чтобы никто из наших близких не отчаялся, держался и верил в нас, что мы вернемся здоровыми”. 

*** 

За 100 дней плена Анны Ворошевой, корпус ДИЗО, в котором она находилась, не посетила ни одна международная организация. Именно в этом корпусе находились все пленные женщины.

После освобождения Анна продолжает поддерживать родственников пленных, для которых ей удалось вывезти послание. Рискуя своим предстоящим освобождением, она покрыла свое тело многочисленными письмами и зашила маленькие бумажки в собственном белье и куртке.

***

Чат в Телеграмме, созданный освобожденными волонтерами, для обмена информацией с родственниками пленных

Поддержать героиню можно по реквизитам: 4149 6293 5722 4518

Главное фото: съемки документального фильма “Маріуполь…поза зоною”. Архив Анны Ворошевой